Алиса Гокоева: «Боженька бросал и бросает в меня людскую любовь пригоршнями»

28.10.2014 Арина Галачиева

Мир искусства таинственен и безграничен. Фотография может говорить на всех языках мира. Она дает возможность видеть и слышать глазами сердца и души. Молча созерцая, впитывая в себя цвета, вонзаясь взглядом в каждую деталь жизни, в переливы композиции, начинаешь понимать и читать историю, чувствуешь запах… и вдруг из ниоткуда звучит особая мелодия, а в унисон бьется сердце. В этом и есть сила и волшебство фотоснимка.

Я познакомилась с такой волшебницей, очаровательной девушкой Алисой, чье творчество впечатляет с первого же снимка. Алиса Гокоева — современный молодой художник и фотограф. Получила степень бакалавра и магистра фотографии в Kingston University в Лондоне. За ее плечами не один проект, она участвовала в групповых выставках в России, Англии, Португалии. Специализируется на портретной и документальной съемке.

Просто фотографом Алису назвать невозможно, как говорит она сама: «Экспериментирую с текстом и прихожу к симбиозу фотографии с другими видами искусства».

— Алиса, во сколько лет ты первый раз взяла в руки камеру? Твой первый снимок? Расскажи, с чего вообще все началось. В какой момент ты поняла, что хочешь видеть мир не только своими глазами, но и через объектив?

— Если говорить об осознанном первом опыте, то, пожалуй, лет в 17. Моя главная подруга юности, Алина, поступила на какой-то творческий факультет, и им дали задание. Поскольку с другом надо делить даже задания, я что-то там начала снимать. Но по-настоящему меня «торкнуло» чуть позже, с другой моей подругой, Никой. Наверное, эта «фотосессия» и стала какой-то точкой невозврата, невозврата в жизнь, в которой камера не является естественным продолжением твоих глаз, рук и души.

— Что для тебя значит фотография?

— На данном этапе это путь: к себе, к понимаю людей и вещей. Это средство коммуницировать с миром, от которого я, как просто я, Алиса, скорее бегу. Это возможность открыть для себя что-то, посмотреть на привычное не заколоченным невидящим глазом, а как-то иначе, шире, яснее. Просто я кажусь себе мелкой и ничтожной, а когда фотографирую — становлюсь большой, заполняю всю комнату, улицу, все пространство. Фотография меня не только примиряет с собой, она меня масштабирует.

— Какие темы тебя вдохновляют или же тревожат, волнуют? Что лежит в центре твоего творчества?

— Думаю, что я сама пролегла в центре и по периферии своего же творчества. Тут можно сказать и о Чехове с его маленьким человеком. И о Достоевском с его исповедальностью. Мне хочется видеть и говорить об этом же. Ничего глобального, по сути. А вместе с тем, что может быть значительнее? Человека! Слабого. Порочного. Смелого. Уязвимого. Дрожащего от страха. Полного греха и добра. Противоречий. Прекрасного. Живого. Я хочу говорить о нем, слышать его, трогать его. И, надеюсь, что когда-нибудь смогу.

— Алиса, что ты хочешь донести до людей, до своего зрителя своими фотографиями? Есть какая-то определенная цель?

— Мне бы хотелось, чтобы они почувствовали мою боль, мою жалость, свою силу. Я хочу делать что-то жизнеутверждающее. Что-то возвеличивающее человека. Моего героя. И моего зрителя. Я очень хочу, чтобы они чувствовали себя большими. Чтобы они, пострадав со мной, вышли из этого, ощущая себя легче и свободнее. Невозможно всех пригреть и приласкать. Но людям так важно знать, что они существуют. В моей душе и моих фотографиях они существуют.

— Есть то, что тебя вдохновляет на творчество? Может быть, у тебя есть своя муза, которая придает сил и желание постоянно двигаться вперед, познавать, совершенствоваться. Ведь известно, что для творческого человека необходимо постоянное вдохновение.

— Уверена, что вдохновение ровно наполовину — выдумка дилетантов, коих сейчас не счесть. Им кажется, что если они будут кинематографично бродить по городу или наблюдать за стекающими по стеклу каплями дождя, их пронзит луч и муза посидит на коленках. Чушь собачья! Пикассо говорил, что вдохновение застает его за работой. Чайковский сравнивал с гостьей, которая не любит посещать ленивых. Толстой писал по часам, а Достоевский за долги, не прочитав полностью ни одной свой книги, кроме «Бедных людей», от начала до конца перед сдачей редактору. Если бы люди ждали вдохновения, а не трудились в поте лица, мы бы до сих пор жили в пещерах и прикрывали срам фиговыми листьями.

Другое дело, когда ты, преодолев нежелание, лень и страх, начинаешь работать, возникает момент забытья. Когда тебя увлекает какая-то сила, закручивает и танцует с тобой во всех мирах. Когда ты понимаешь, что это не ты, это ТОБОЙ. Может, это и есть вдохновение? Не знаю.

— То есть все только зависит от желания самого человека? А, если говорить о таланте, о способностях.

— За человеком всегда выбор — делать или ждать. Ждать чего угодно: дядю, который в тебя поверит, условий, свободного времени, вдохновения. Или отодвинуть все и… делать! Искусство принимает только отдающихся ему безраздельно, мне кажется. А любые способности умрут в ленивых руках. Моя сестра сказала мне однажды: «Нельзя всегда оставаться девочкой, подающей большие надежды». А для этого нужно много и страстно работать.

— Для тебя важно мнение со стороны, твоих зрителей? Чья оценка для тебя важней всего? И как ты относишься к критике?

— Для меня невероятно важно мнение моих зрителей, которых я ищу, которые мои. Я очень болезненно реагирую на критику, что и является причиной того, что я столько лет боялась показывать хоть что-то из того, что делаю. Но по-настоящему меня ранит равнодушие. Тут-то я и понимаю, что все зря, что я ничего не могу, что я плохая, ни на что не годная, бездарная и вообще лучше мне не жить. Но столько настроений привыкли сменять друг друга, что это проходит, уступая место каким-то новым ощущениям, мечтам о том, что смогу.

Мне важна оценка людей, которые меня не знают и не имеют ко мне какого-то специального отношения. Тех, кто меня не любит или не не любит. Тех, кто не проецирует очень неровное отношение ко мне на отношение к моим работам.

— Я посторонний человек и я восхищена, меня тронуло.

— Ты и есть — мой зритель, чья оценка для меня максимально важна. Может, стоило сказать, что также тех, кого я люблю, моих родных, но я не уверена в их объективности.

— Каждый проект – кусочек твоей души. Ты вкладываешь много сил, времени… когда ты завершаешь свой очередной проект, сколько времени уходит на восстановление? Откуда ты черпаешь новые силы?

— С силами беда. И, мне кажется, я поняла почему. Раньше мне думалось, что от задумки до реализации и воплощения я прохожу весь путь. Но теперь я знаю, что это только половина пути. Вторую половину проходит зритель. Как маятник. Ты несешь это на встречу к зрителю, бьешься о него, он несет это в себя и, возвращаясь, бьется о тебя эмоцией. Тут ты и получаешь силы, чтобы взять разбег. Если второй части пути не проходится, силы очень сложно продуцировать.

Конечно же, меня очень поддерживают мама, сестра, брат, Сережа, мой любимый Алан и дорогие друзья, каждый из которых твердит, как в меня верит. Спасибо им! Сила в любви, брат!

— Ты специализируешься на портретной съемке, а что для тебя в первую очередь главное уловить в человеке? С помощью чего ты хочешь раскрыть и передать смысл фотографии?

— Я задумалась. Хочется уловить в человеке — человека. Я не ретуширую фотографии, не хочу лишать человека его шрамов, морщин… Его истории, даже самой нерадостной на свете. Мне хочется, чтобы всех было жалко. И за каждого одолевала гордость.

— Почему именно жалко?

— Может быть мне, как ментально русскому человеку в широком смысле этого слова кажется, что путь к душе, к ее пониманию и принятию пролегает через жалость. Что надо человека пожалеть для того, чтобы смирить себя с ним или с его отношением к тебе, например. Недаром на Руси наше привычное «люблю» заменяли ныне ненавистным «жалею». Жалость — доброе чувство, неправильно интерпретируемое эпохой. А жаль.

— А глаза? С помощью глаз? Глаза — зеркало души, которое может передать все. Или не всегда удается уловить тот самый взгляд?

— Я думаю, что не всегда удается. Часто ну совсем не выходит. Не знаю, от чего это зависит. Знаю только, что любая фотография — автопортрет. Может, не случается того самого контакта, отражения.

— А почему ты выбрала именно жанр портретной и документальной съемки? И расскажи подробней о документальной.

— Потому что вдохновляет меня человек, которого можно узнать за минуту, а потом блуждать в нем вечность. Или, наоборот, думать, что ты в нем, проклятом, ни черта не понимаешь и вмиг прозреть, коснувшись его души. Я хочу делать о человеке и для него.
Все эти категории очень условны. Обычно я говорю «документальный» для того, чтобы мои английские коллеги сразу поняли, о чем речь. Это упрощает понимание и экономит время. А смысл в том, что мне нравится, когда фотография душит жизнью, когда она этой жизни документ, когда глазам, что на тебя смотрят с нее, хочется верить.

— Алиса, ты сказала, что не ретушируешь фотографии. Хотя сегодня, мне кажется, этим пользуется большинство фотографов, ведь как раз именно на фотографии можно скрыть какие-то недостатки, изъяны. Ты за естественность в любом виде? Тебе важно запечатлеть человека таким, какой он есть и именно в данный момент?

— За любую естественность, кроме собственной. Конечно, ретушировала, но отошла от этого безвозвратно. На самом деле, снимки правят только в фэшн и каталоговой фотографии, рекламе и свадебной съемке, где это уместно, ибо глянцевый мир населен идеальными людьми с идеальными зубами, кожей и фигурой. Другое дело, что иной раз складывается впечатление, что кроме этого ничего и нет. А это не так. Очень много действительно хороших фотографов, которые создают замечательные концептуальные вещи. И, уверяю вас, фотошопом они не балуются.

— Алис, а как у тебя получается завязать контакт с портретируемыми людьми? Есть какие-то уже свои приемы или наработанный опыт?

— Думаю, что приемы всегда и во всех случаях одни и те же: улыбка, обаяние и заинтересованность. На самом деле это, конечно, всегда преодоление себя. Подойти к незнакомому человеку и предложить его снять — преодоление. Встретиться с ним и начать изучать его болячки — болезненно и для меня. Бывает, что происходит какой-то удивительный контакт, позволяющий и мне, и моему герою взглянуть на вещи другими глазами. И даже не побояться что-то изменить. Это фото терапия.

— Тебе приходилось работать с большим количеством людей, согласна ли ты с фразой, что «в каждом человеке есть своя изюминка»? Каждый человек индивидуален?

— Безусловно! Мое существо против всевозможных обобщений. Я, наверное, тиражирую банальности, но чувствую это. Даже в самом посредственном, на первый взгляд, человеке сокрыта такая бездна, о которой он сам, подчас, и не догадывается. Как у Евтушенко: «Не люди умирают, а миры».

— В 2012 году ты снимала незрячих и слабовидящих людей. Невероятная работа, впечатляющая… Фотографии представлены в черно-белой классике, почему ты применила именно ее? Расскажи об этом проекте.

— Эта работа была для меня невероятно важной. Возможно, от того, что я сама чувствовала себя слепой, хоть и с глазами. Возможно, отчасти и потому, что мне хотелось спрятаться даже от своих героев. Но не тут-то было. Они вытянули из меня всю душу, наполнили ее и вернули мне обновленной и полной гордости за то, что я с ними одним воздухом дышу. Как написала одна подписчица моей группы: «И среди нас есть супергерои». Это действительно так. В мире, где люди восхищаются куклятами из ящика, хочется говорить о тех, кто действительно герой. Большой герой своей маленькой жизни.

Технически, конечно, я бы теперь сделала его совсем иначе. И тот проект, которым я занимаюсь сейчас, с участием незрячих людей, по исполнению совсем другого порядка. Он пленочный, и в нем намного больше натуральности.

— Также был очень необычный проект «Гордость и Стыд», где представлены по две фотографии каждого человека, с его словами, как я поняла, за что ему было стыдно и за что он горд? Действительно ли люди раскрывались? Здесь ты вообще выступаешь в роли психолога, тебе не кажется?

— Это так и называется — фототерапия. Причем, как для моих героев, так и для меня. Да, идея была именно в этом. Человек одетым рассказывал о том, за что он горд (тут он был как бы одет в свою гордость) и обнаженным о том, за что ему стыдно (вроде как наг перед собственным стыдом). Я терпеть не могу этот проект из-за его технической реализации, хотя тогда мне хотелось делать именно так. Но, между тем, работа над ним проходила очень интересно. После нашей работы люди возвращались к своим возлюбленным, мирились с друзьями и просили у родителей, с которыми они не общались несколько лет, прощения и получали его. Меня после этой работы обвинили в эмоциональном терроризме и сняли мои работы с выставки. Нежные англичане.

— Как к тебе вообще пришла такая идея?

— Просто мне очень стыдно.

— Для своего проекта, который сейчас представлен на международном фото-фестивале PhotoBookMarket в Португалии в городе Брага, ты выбрала местом действия Китай (Далянь, Гонконг), Стамбул, Лиссабон. Почему выбор пал именно на эти места?

— Я начала делать его полгода назад. Концептуально, идейно и визуально было очень важно фотографировать в разных местах для того, чтобы ярче показать многообразие жизни, которую нельзя пропускать. Но поскольку ездить куда-то только для того, чтобы фотографировать, у меня нет возможности, я просто использовала случайные поездки или отдых для того, чтобы делать мой проект, который я продолжаю и теперь.

— Расскажи об этом проекте, что он значит для тебя? Когда ты только начинала его, ты знала, какой результат хотела бы получить, достигнут ли он?

— Основой этого проекта является стихотворение Бродского из сборника «Альбион», и в частности следующий отрывок:

Человек приносит с собою тупик в любую

точку света; и согнутое колено

размножает тупым углом перспективу плена,

как журавлиный клин, когда он берет

курс на юг. Как всё движущееся вперед.

Оппонируя другой строчке из другого стихотворения того же поэта: Не выходи из комнаты, не совершай ошибку — этим проектом я хочу сказать, что необходимо из комнаты выходить. Фактически и аллегорически.

Я устала от «четырех стен», я хочу видеть мир, впитывать его краски. Я хочу, чтобы и мой зритель хотел этого.

— За твоими плечами не одна работа, не один сюжет, не одна серия снимков, каждый проект — твое детище. Но есть ли такой, который лично для тебя значим и важен больше всего? Твой любимый.

— Не любимый, но самый важный, пожалуй, последний. Это рассказ с серией работ. Синтетический жанр, в котором текст и фотографии равнозначны и равно важны. Он называется «Нага.Я». Этот проект — мое освобождение. Он высосал всю мою душу, силы, время и способности. Но с тем, чтобы подарить мне новый этап, без щемящей боли, без тяжких воспоминаний, без солоноватых дней и ночей. Я в него выплакалась, в прямом и переносном смыслах.

— Каждый проект, каждую фотографию ты пропускаешь через себя, сопереживаешь, либо радуешься вместе со своими героями. Меняешься ли ты или что-то внутри тебя, твое мировоззрение?

— Мне кажется, меняется. Для того я и занимаюсь этим, чтобы изменить. И измениться. Это же не просто профессия или работа с 9-и до 6-и, после которой и начинается жизнь. Это и есть жизнь. Моя жизнь. Это то, чему я отдаю себя всецело. До конца. Это путь и это трибуна. Возможность ощутить и идти, возможность сказать и дать почувствовать… Возможность быть.

— А есть ли у тебя какая-то съемка мечты?

— Есть идеи, которые сложно, но невероятно важно осуществить. У меня, пожалуй, нет съемки мечты, но есть мечта сделать что-то безусловно талантливое. Что-то больше себя самой. Что-то, что будет иметь силы менять.

— Если бы тебе выдалась возможность сфотографировать кого угодно, без разницы, жив ли этот человек или умер, кого бы ты выбрала?

— Надо подумать. Мне столько людей пришло в голову, многие из которых даже не существовали. Не могу никого выделить.

— Я не могу не сказать, о твоей малой родине, об Осетии. Конечно, не мне тебе рассказывать о красоте нашей природы, о горах и т.д. У тебя нет в планах создать какой-то проект, посвященный Родине?

— Есть огромное желание. Хочется сделать что-то очень крепкое, объединяющее и светлое. Как в какой-то песне поется: «знаю, что все вместе мы — народ…» Я начала разрабатывать какие-то идеи, но пробовать не начала. Для этого, конечно, надо оказаться там.

— Ты всегда свою работу связываешь с каким-то произведением, со строками, со стихами… Это можно назвать сплетением искусств? Ты создала свою технологию, если не ошибаюсь «царапания», что это? И для чего?

— Это, как ни смешно, действительно ноу хау, родившееся в результате множества экспериментов с комбинацией фотографии с графикой и фотографии с живописью. Во всяком случае, проведя много исследований, как называют это англичане, я не нашла ничего подобного. Царапины, в случае «Нагой», как ничто другое технически выражают идею проекта, то есть разрушение чего-то чем-то, деформирование, искажение. Они олицетворяют пожирающий твой мир страх. Выжигающий, выкашивающий из твоей жизни минуты, дни, годы.

Я задумалась над второй частью. Может быть я просто плохой фотограф, раз средств фотографии мне не достаточно и необходимо привлекать другие виды искусства. Но я вижу, что желание раскрытия темы все больше приводит меня к синтезированию, к объединению, к комбинированию в одной работе разных видов, жанров и средств. Это как раз тот случай, когда ведешь не ты, а тебя. Или тобой. И потому я не хочу искусственно ограничивать себя рамками фотографии, если что-то во мне призывает за них выливаться.

— Алиса, что для тебя любовь? И помогает ли любовь творить, жить?

— Трудно сказать, что такое любовь. Я — любимая дочь, сестра, подруга. Это что-то, что с тобой, вокруг и в тебе было всегда. Мне кажется, что Боженька бросал и бросает в меня людскую любовь пригоршнями. Любовь моих близких и моя к ним помогает дышать, ступать… Есть еще любовь Алана, что придала смысл моей жизни, осветила ее. Потому что когда я его полюбила, у меня было чувство, что солнце светит только в мое лицо. Я поднимала голову к небу и жмурилась, позволяя ему ласкать себя. Потому что когда я думаю о вечно пугающем меня будущем, из тотального мрака выступают Его родные черты. Я уверена, что именно это чувство вдохновляет, призывает к созиданию, созданию, творению. Чего угодно: минуты, фотографии, мечты. И пусть так будет всегда.

Гордость и стыд