– Давид, не скрою, давно хотел пообщаться с тобой. Вопросов много накопилось к тебе: и как к человеку творческому, и как к общественному деятелю, бизнесмену, меценату. Кстати, а если спросить вот так в лоб:  Давид Газзати — это кто? Как ответишь одним словом?

– Если с профессиональной точки зрения отвечать, то — пиарщик, политтехнолог. Если отвечать на этот вопрос, что называется «по жизни», то отвечу так: я хочу быть полезным для своих близких, для тех, кого зову осетинами, кто живет в нашей республике. Когда я со своим братом Асланом создавал пекарню Galabu, мы рассматривали этот бизнес только как некий кошелек для финансирования различных социальных проектов в Осетии.

– Ты родился в Осетии?

– Нет, в Тбилиси. Когда мне было 5 лет, началась война, и нас стали сильно притеснять по национальному принципу. Мы отказались «огрузиниваться» и вынуждены были приехать в Осетию. Уже здесь я поступил в вуз и после окончания 4 курса уехал в Москву.

– Мне всегда интересно, как человек делает этот выбор: остаться или уехать. У тебя как происходило: это было спонтанное решение, или ты долго думал, прежде чем поехал покорять столицу?

– Студенческие годы у меня были самыми интересными. Я был лидером регионального движения «Наши», вокруг меня были очень талантливые друзья. Сегодня многих из них в Осетии хорошо знают. Но в какой-то момент я понял, что уперся в «потолок» и мне тяжело расправить крылья, а хотелось сделать очень много. У меня нет богатых родителей, влиятельных родственников, и я понял, что для того чтобы расти самому, нужно найти благодатную почву. Выбор пал на Москву. Несмотря на то, что в столице у меня тоже не было никаких связей. Первые два года в Москве, наверное, самые ужасное время в моей жизни — тяжело находилась работа, которой я хотел заниматься. Но потом потихоньку понял: если я опущу руки, звезды ближе не станут. Я дал себе слово: обратно не вернусь, не добившись того, чего хотел.

– Не могу не задать и такой вопрос: какое-то время ты был близок к одному одиозному человеку  – Гоче Дзасохову. Скажи, как ты вспоминаешь общение с этим человеком — добрым словом или предпочитаешь не вспоминать? Этот человек научил тебя чему-нибудь?

– Не вспоминать о нем я не могу, потому что мне часто о нем напоминают. Работал я с ним в силу того, что был советником Аппарата Общественной палаты России и курировал деятельность многих кавказцев, в том числе и Гочи Дзасохова. Я скажу, чему меня научила работа с этим человеком. Столкнувшись с внутриполитической кухней Северной Осетии, с тем, что редко выходит наружу — кулуарные войны, битвы, я очень многому научился. Осознал, кто есть кто. Жалеть о чем-то, наверное, не стоит. Каждому этапу жизни нужно быть благодарным и извлекать из него уроки. За эти три года я столкнулся со многими проблемами, связанными как с республиканской властью, так и конкретно с этим человеком, и понял очень многое. Но нашел в себе силы идти дальше. Это была не просто жесткая, а жестокая школа. Некоторые вещи можно понять только испытав на себе. Знание вообще редко дается вне личного опыта.

– Я правильно понимаю: ты сейчас говоришь о разочаровании в политике?

– У меня никогда не было политических иллюзий. Я часто вспоминаю слова Шарля де Голля: «Есть политиканы, есть политикарлики и политихамы, политиков больше не осталось». Разочарования как такового нет, я понимал и знал, что это — грязь. Но было время, когда я оказался по ту сторону баррикад от действующей власти.

– То есть, ты побывал на двух полюсах политики: сначала «Наши», потом оппозиция…

– Мне тяжело называть это оппозицией. Я объясню. В 2010 году, когда во Владикавказе был митинг после взрыва на рынке, и когда Азамат Агузаров вышел на площадь, мы в Москве организовали свой митинг в поддержку Азамата. Мы вышли в белых майках, на которых было написано: «Я не схавал. А ты?» И вот, именно после этого от меня и стали отказываться. Я стал неугоден тем людям, против которых пошел. Я потерял работу – из Общественной палаты меня, мягко говоря, попросили. Потом я, правда, восстановился на должности. Но прессинг был очень сильный. Да и сегодня меня неоднозначно воспринимают в республике. Но меня это не коробит, потому что люди, которые меня знают или узнают, они узнают меня с той стороны, с которой они хотят увидеть. Я открыт для взаимодействия. И я сделал свои выводы.

Самое главное – я открыл для себя очень важную вещь, о которой всем в последнее время говорю: есть две тактики –  бороться со злом и творить добро. Когда-то я с юношеским максимализмом боролся со злом, и мне казалось, что именно этим должен заниматься любой уважающий себя человек. А потом я понял, что любая агрессия порождает агрессию. Надо творить добро, и зло само сдастся.

– И на фоне этих размышлений у тебя и родилась идея создать Galabu?

– Мы с братом в силу своих возможностей помогали каким-то людям, а потом поняли, что точечная помощь, конечно, благодарная, но нужно эту работу как-то энергетически насыщать и расширять. Вот тогда и пришла в голову идея пекарен – бизнес, который бы не только продвигал осетинскую культуру в Москве, но и был источником доходов для реализации социально значимых проектов. Понятно, что наши ресурсы пока ограничены, но бизнес растет, увеличивается и количество проектов. И мы этим гордимся. Мы помогали конному театру, щукинским выпускникам, в организации выпускных гастролей которых принимали активное участие. Может быть, кто-то из них завтра станет известным актером и вспомнит, что один из кирпичиков в фундамент его успеха заложила команда пекарен Galabu. Это и есть самая большая благодарность для меня и для тех, кто со мной работает.

— Давид, мы уже с тобой говорили на нашей площадке про осетинские пироги. Но все равно спрошу: нужно нам создавать такой бренд или мы упустили время? Или, в принципе, в этом нет необходимости и нужно смириться с тем, что осетинские пироги, по сути, стали элементом фастфуда? Причем, не столько в Москве, сколько в Осетии.

– Традиции должны оставаться традициями, но время идет. И почему бы не сделать из того, чем мы гордимся продукт, которым бы гордился весь мир? Мы же не закрываем Гергиева внутри республик, никому не показывая?! Осетинские пироги – это не просто еда. Человек, который попробует их, лучше поймет нашу культуру. Не у всех есть традиция застолья, которая есть у осетин. Это нужно продвигать. И сыр осетинский нужно продвигать. Низкий поклон бывшему президенту Адыгеи Совмену, который вытащил на общероссийский рынок адыгейский сыр, что сделало более популярной саму Адыгею. Почему бы нам так же не поступить с осетинским пивом, сыром, пирогами?

– Давид, а для тебя есть разница между пирогом, который продается в супермаркете и тем, который испекли дома? Я подвожу к той сакральности пирогов, о которой много говорят. Объективно же, что наши хозяйки меньше стали печь пироги?

– Для меня есть разница, и большая. Но знаешь, у традиций Осетии есть проблемы поважнее, чем сакральность приготовления пирогов. Каждый отвечает за себя. Женщина, которая готовит пироги, должна молиться, когда месит тесто, даже если она это делает не дома. В этом же сакральность? Готовит она их дома или в пекарне, это уже второй вопрос. Повторюсь: есть более насущные вопросы, например, проблема сохранения языка, взаимодействие поколений, отношения между мужчиной и женщиной. У меня, например, нет возможности часто готовить пироги дома, я их покупаю, но от этого воспитание моего сына не становится менее осетинским.

– Перейдем от хлеба насущного к зрелищам. Ты, как активный гражданин, в курсе последних событий в стране. Как ты относишься ко всему, что происходит в связи с ситуацией на Украине, к политике российских властей?

– Мы сейчас в эйфории от рейтингов Путина и от того, что Крым наш. Но мне кажется, мы не осознаем, какие последствия нас ждут в ближайшие годы. Для меня патриотизм – это, прежде всего, умение давать авансы своей стране. Вот авансов давать мы не умеем. Мы сегодня гордимся своим президентом, его политикой. Но готовы ли мы и без того затянутые пояса затянуть еще сильнее? Условно это так: у меня вот есть 2 рубля, один из которых я могу и хочу отдать своей стране, чтобы она встала на ноги. Если мы готовы, то это – неподдельный патриотизм. Если же мы просто утираем слезу, смотря по телевизору Олимпиаду, то это гроша ломаного не стоит.

Моя страна – это, прежде всего, благосостояние его населения, отношение Президента к человеку и наоборот. Мне хочется, чтобы моя страна жила богато. Мне никогда не приходило в голову уехать в Европу. Как бы мне не было тяжело здесь, я никогда не уеду за границу. Мне нравится моя страна, я готов зарабатывать и вкладывать свои средства в свою республику, которая является частью моей страны. Я готов давать авансы и верить в свою страну. Если повар будет хорошо готовить борщ, журналист будет хорошо брать интервью, школьник будет хорошо учиться в школе, то есть каждый будет делать свое дело на «отлично», в этой стране будет все прекрасно. Не нужно ничего делать глобального! Быть патриотом на войне — легко, в мирное время быть патриотом труднее.

– Отчасти я согласен с тобой, Давид. Но повар, который делает самый вкусный и правильный борщ, хочет чувствовать себя свободным. Выбирать себе главу, ездить за границу, на честно полученную зарплату купить то, что хочет… И сегодня эти устои, к которым наш положительный  повар привык, пошатнулись. Кстати, это касается и журналиста, который у тебя берет интервью…

– Нам всего 20 лет. Европу же не случайно Старым светом называют?! Америка прошла большой путь к своим ценностям. Да, я хочу, чтобы мой сын жил в свободной стране, чтобы он имел равные социальные возможности с теми, которые сейчас сидят у власти. Но есть пережитки становления государственности, процесс, который мы сегодня наблюдаем. Надо быть немного терпеливее, что ли… Я всегда говорю: завтрашний день не предопределен, от того, как мы сегодня будем за него бороться, таким он и будет. Есть прекрасные слова – «Целый мир отступает, что дать дорогу тому, кто знает куда он идет.

Раньше я охотно поддерживал разговоры, в которых хаяли местную власть. Я много спорил, что-то доказывал… Теперь я в таких случаях задаю два вопроса. Первый – «Ты ходишь на митинги?» Мне говорят: «Я не хожу на эти бессмысленные сборища». Второй – «Ты ходишь на выборы?» И чаще всего ответ следующий: «Зачем на них ходить, если там все решено?» И тогда я говорю: «Я не буду с тобой говорить о политике и местной власти, я не буду ничего с тобой обсуждать. У тебя есть два более-менее законных и доступных способа сменить ту власть, которая тебя не устраивает. Если ты не делаешь этого, никто тебе не виноват в том, что ты живешь плохо. Мы получаем не то, что заслуживаем, а то, чего добиваемся».

Вот мы с тобой вышли с транспарантами против отмены региональных выборов. Это наша гражданская позиция. Но нужно быть последовательным и не ограничиваться одноразовыми акциями. Я, например, жалею, что до конца не пошел с «Электроцинком». И тогда бы не было этого плевка от власти. Когда мы что-то делаем или не делаем, нужно думать, как это отзовется завтра. Ведь, преступление – это не только то, что мы совершаем, а и то, что мы не делаем, попустительствуя тому, что происходит. Это не просто — доносить правду до людей, мир сегодня такой, люди больше иллюзиями живут. Здесь очень актуальны слова Джорджа Оруэлла – «Во времена всеобщей лжи, говорить правду – это экстремизм».

– Давид, а не кажется ли тебе, что инертность общества как раз и объясняется тем, что государство всеми способами загоняет его в такие условия? Вот ты выше говорил о недолгом сроке нашей государственности, я принимаю этот аргумент. Но тогда тем более власть должна воспитывать гражданственность, поддерживать ее. А происходит, как мы видим, все наоборот…

— Я иду от обратного. Ты говоришь: хочу добротный дом. Так давай этот дом построим, в котором нам всем будет комфортно. Потом у этого дома мы будем требовать: ну-ка включи мне свет, хочу горячую воду и т д. Я немало литературы прочитал о том, как строился Израиль. Эта страна возникла на пустом месте в пустыне. И сегодня заходишь в супермаркет, а там израильская картошка, клубника, другие фрукты. Это заслуга людей, которые когда-то сказали: «Я еврей, я люблю эту страну». Когда-то они самоорганизовались, а теперь они могут требовать от своего государства и права, и свободы, и многое еще чего.

И наше осетинское общество – вольное общество, и ценилось оно именно своей самоорганизацией. Вспомни теорию пассионарности. И в нас еще не умерло это ядро, и пока этого не произошло, у нас есть шанс. Поколение наших родителей было оторвано от действительности советской идеологией.   Я могу подойти к своему отцу и сказать ему: «Что вы мне оставили сегодня? Проблему Электроцинка? Безработицу и разваленный театр «Нарты»? Но я не хочу то, что получил от своих родителей, передавать своим детям! Если мы критикуем, нужно предлагать свои идеи. Если мы их предложили, давайте их воплощать в жизнь. И делать это вместе, на благо страны. И когда государство будет построено, вот тогда мы сможем требовать от него. Умение делать добро и не требовать сиюминутной благодарности, наверное, и спасет нашу страну и нашу республику.

Очень важно перестать вечно обвинять друг друга и искать крайних. Мы постоянно тычем пальцев в соседа – «он виноват и вот он виноват, а еще этот виноват…». Хватит. Не стоит тратить энергию на бесполезные вещи, надо созидать. Вместе. У нас с вами одна страна, один народ, одно будущее.

– Давай спустимся по политической лестнице немного вниз, на уровень нашей республики. Ты часто бываешь дома.  Говорят же, что большое видится на расстоянии. Ты видишь ситуацию в Осетии незамыленным взглядом. Скажи, что не так в Осетии?

– Первое, что приходит в голову, и о чем мы уже говорили, — люди опустили свои руки, у общества нет цели. Мало кто думает над такими вещами: если я преподаватель, взял взятку и так поставил оценку будущему врачу, то к нему в будущем может попасть мой же ребенок. Или если я полицейский, отпустивший пьяного водителя за мзду, то кто виноват, что он потом собьет моего племянника на дороге?! Это и есть всеобщее неосознание ответственности друг за друга. Умение сопереживать друг другу уходит куда-то в архаичность. Меня это на самом деле очень пугает. Нужно осознать: когда нет внутреннего врага – внешние враги не могут нас ранить.

Парадокс: уезжая из республики, тебе родное становится еще ближе. Любовь к языку мне Москва привила, как это ни странно может показаться. На чужбине ответственность за тех, кто рядом с тобой, за своих земляков почему-то резко повышается. Мне бы хотелось, чтобы в Осетии каждый сосед был в ответе за своего соседа. Когда круговая порука, в добром понимании этого слова, замкнется в цепи, тогда общество изменится…

– И ты веришь в то, что 700 тысяч человек одновременно это смогут осознать?

– Это планомерный процесс. Мы же деградировали тоже не сразу…

– Но деградировать нам же тоже помогли? Может, для осетинского национального ренессанса нам нужен лидер?

— Он нужен всегда. Вспомни хотя бы строчки Коста из «Додой», где он вопрошает: где же ты, вождь наш? Даже Коста пытался найти лидера, за которым пошел бы народ. Но, может быть, лидер – это не один человек? Группа людей, или событие какое-то должно произойти? Хотя, после Беслана, что еще может с нами произойти?

В истории Осетии были такие люди, например, Бега Кочиев, тот же Чермен. Они пошли не просто против системы, это была попытка объединить свой народ и дать ему веру в самого себя. Мне кажется, что у людей нет веры в себя. И страшно, что у людей воруют не деньги, а право на эти деньги, на которые он может купить хлеб. Вот когда люди перестают верить в себя.  Нужно давать человеку возможность поверить в себя, почувствовать свою причастность к строительству своей республики. И не просто сказать: ты нужен своей республике, а привлечь его к этой работе. Тогда у него будет мотивация побудить еще кого-то на благие дела. Когда мы делаем проекты, я говорю ребятам: мы никого ни к чему не призываем, мы делаем добро. Только добро притягивает.

И в нас поверили. Сперва Gradus.pro, затем к нам присоединилась Жанна Кораева — знаток осетинского языка. За ней пришла Аида Кадзаева. За ней — Алена Хачирова, Валерий Гасанов, Тамерлан Техов… Мы начинали вдвоем, потом нас стало 10 человек, теперь нас 20. И главное — этот энтузиазм не растерять. Я всегда говорю: найдутся люди, которые палки в колеса совать будут, завидовать… А мы улыбаемся и идем дальше.

Есть такая притча: шел человек и увидел дерущихся мужчин. Он разнял их и спрашивает одного: «Что случилось, с чего все началось?» Один из дерущихся ответил: «Все началось с того, что я первым дал сдачи». Вот когда мы разучимся давать сдачи, научимся прощать друг друга, понимать друг друга, перестанем клеймить, ставить клише, вот тогда может что-то изменится. Когда человек молод, и он пытается чего-то добиться, а рядом нет старшего для примера в жизненном пути – это проблема. И тут никакое государство не поможет.

Мы же не из космоса прилетели, у нас история за спиной. Зиу – это не такой старый обычай, кстати, а мы все про аланов, скифов говорим… Может быть, какая-то преемственность поколений нарушена, может должна пройти смена поколений и что-то поменяется. Но не надо ждать, мол, вот сейчас поколение поменяется, и все сразу станет хорошо. Сегодня появилась плеяда молодых людей, вы о них пишете, они ни у кого ничего просят, занимаются своим делом для общего блага. Это и Чермен Дудаев, который пишет прекрасные стихи, это и Марат Музаев, Руслан Карсанов, Марат Арчегов, Тимур Сагеев… И та же Жанна Кораева – она и педагог в школе, и в театре «Амыран» играет, пытается всем помочь. И таких людей становится все больше и больше. Как говорили в советские времена: сгореть, но осветить путь другому. Наверное, это и должно быть целью настоящего осетина. Ну, по крайней мере, мне так хотелось бы думать. Я, например, порой лишаю своего ребенка общения с собой, занимаясь разными проектами. Но я буду счастлив, если какой-нибудь ребенок в Турции зайдет на наш сайт и почитает стихотворение на родном языке. Для меня нет чужих детей, как бы это пафосно не звучало. Мы перестали мыслить коллективно.

– Давид, я не могу объяснить себе такую закономерность: почему под вашими материалами и проектами так мало комментариев? Лично мне это неприятно, потому что я вижу, как работают ребята. Скажи, у них самих руки не опускаются?

— Я им не даю опускать руки. Мы эту проблему заметили. Мы привыкли говорить все время о плохом, все клеймить. Вот мне говорят: «У нее акцент, почему она в джинсах?» Спрашиваю: «А ты досмотрел ролик, ты узнал для себя, кто такой Зангиев?» И слышу в оправдание: «Не, я ролик не досмотрел…» Но есть и другие примеры. Мне говорят, что ждут наш следующий ролик. И тут я понимаю, что не зря год работаем. Это раньше мы считали каждого пользователя, сегодня это уже не 50 и не 100 просмотров, их гораздо больше. Я еще раз говорю: терпение, еще раз терпение.

Мы это делаем не для галочки, и я уверен, что результат рано или поздно будет. Мне вот говорят, что наши ролики проекта «Чиныг» в школах показывают некоторые преподаватели. К сожалению, мы перестали читать даже на русском, что же говорить об осетинском языке? Но хотя бы узнать краткое содержание рассказов Иласа Арнигона с нашей помощью можно. Вот я убежден, что те, кто читают книги – всегда будут управлять теми, кто смотрит телевизор. Как не вспомнить слова Лессинга – «Спорьте, заблуждайтесь, ошибайтесь, но, ради Бога, размышляйте, и хотя криво, да сами».

Я, например, в ходе работы над сайтом Æmdzavgæ столкнулся с такой вещью: мы обращаемся к людям с просьбой прочитать стихотворение на осетинском и практически всегда слышим: «Коста, да?» И все. Осетинская поэзия для многих ограничивается Хетагуровым. Но я узнал для себя такое количество поэтов! Я уверен, что мало у какого народа найдется такое количество поэтов и такого уровня поэзия. Я теперь это точно знаю. Для меня комментарии не являются показателем отношения к моей работе. И я ребят прошу не обращать внимания. Интерес к проектам, польза, которую они принесут, намного больше. Даже если за год нашей работы только один человек возьмет книгу и почитает, я буду считать, что мы не зря трудились.

– Помимо проектов в интернете, пекарни Galabu учредили именные стипендии для студентов факультета осетинской филологии. В разговорах о языке, как ты понимаешь,  недостатка нет. Как сохранить язык, я не знаю, к сожалению. На своем личном примере могу сказать, что я знаю язык исключительно благодаря бабушке, которая меня и воспитывала: когда я пошел в садик, в 4 года, я не знал ни одного русского слова. И вот, мне кажется, что язык ушел с бабушками. Сегодня время другое, бабушки хотят продлить молодость и трудоспособность, а внуков, чтобы особо не париться записывают в классы с облегченным изучением языка. А ты для себя ответил на вопрос: что нужно делать, чтобы осетинский не умер?

– Я искренне верю, что язык сохранить можно. Нужно начинать с малого. Я жил на Осетинке, там была маленькая библиотека, и я любил сидеть в читальном зале. Сегодня там стоматология. Библиотеки умирают сегодня, они неинтересны. Почему не создать в библиотеках мини-детские клубы, где бы собирались и разговаривали на осетинском? Почему нельзя названия улиц писать по-осетински? Можно по всей улице Коста на каждом доме установить табличку со стихами поэта, это же улица Поэта. И тогда отец, ведущий своего ребенка в садик или школу, сможет вслух прочитать ему строки Коста. С таких вещей, с малого, и должно начинаться сохранение языка. Вот ты сны видишь на русском языке, и я вижу сны на русском. А недавно мой сын спросонья на осетинском разговаривал с волком… И я понимаю, что он еще пока думает на осетинском. Но это тоже, к сожалению, теряется, потому что он в Москве растет. Но значит, можно воспитывать языку?! Это не проблема семьи, как многие считают. Вернее, это было проблемой предыдущих поколений. Но в чем виноваты дети родителей, которых в детстве не научили языку? Их нужно спасать уже в садике, школе, в специальных кружках. Нужно дать им такую возможность. У нас нет ни одной осетинской школы. Вспомнишь про 13-ую, я тебе скажу, что это не осетинская школа…

– А может, настало время каких-то драконовских методов, как это было в Латвии, Эстонии? Не знаешь осетинского языка – тебе закрыта дорога на госслужбу. Взять интервью на осетинском языке у чиновника – это сродни пообщаться с инопланетянином. Многие, возможно, и говорят в быту на осетинском, но говорить публично почему-то не хотят. Или стесняются.

– Я бы убрал так называемые русские группы по изучению осетинского языка. В них же обучаются в основном осетинские дети. Я бы ввел экзамен по  осетинскому языку в вузах. Например, я поступаю на математический факультет, мне не хватило баллов, но я знаю, что если я добровольно сдам экзамен по осетинскому, у меня будет приоритет перед другими абитуриентами. Такими методами, думаю, можно исправить ситуацию. А введение обязательного экзамена может вызвать протесты. Надо вводить моду на осетинский язык. И я вижу, что это уже происходит.

– Давид, ты активный пользователь соцсетей?

– Да.

– Следующий вопрос у меня напрямую связан с соцсетями. В них можно встретить когорту молодых людей, которые из фэйсбука выпрыгивают, чтобы их заметили. Тут тебе и правильные посты, и вовремя поставленные лайки, и совместные селфи с «нужными» людьми. У таких, на мой взгляд, одна цель – показать себя, свою лояльность, чтобы их заметили. И пригласили. На работу, к кормушке, – кому как привычней. Как ты думаешь, можно ли в Осетии другими способами сделать карьеру?

– Я вижу это, среди блогеров много таких примеров. Да, они хотят отхватить, ну, если не часть пирога, то хотя бы крошки от него. Что касается пресловутых социальных лифтов, то я тебе объясню на примере. Возьмем группу Progredi. Мы стали воспитывать и учить 9 человек – студентов-пиарщиков – проводить им мастер-классы, помогать организовывать акции. Через совсем небольшое время четверо из них получили приглашение на Ossetia.tv. Мне звонят и предлагают работу для других участников. Другими словами, если ты реально можешь что-то делать, тебя обязательно заметят. И без активной профанации в соцсетях. Понятно, что этот путь длиннее, но он фундаментальный и правильный.

– Давид, тогда давай поговорим о твоих амбициях. Это бизнес, или все-таки политика?

– В моей жизни переломный моментом стала встреча с одним стариком, который посоветовал мне перестать бороться со злом. И это – теперь моя жизненная философия. И в ней нет места политике. Конечно, чтобы я не делал, люди воспринимают это как политику. Общественная жизнь для меня сегодня стала образом моей жизни. Бизнес для меня сегодня – это средство быть полезным обществу. Я не хочу в политику, по крайней мере, сейчас, потому что не хочу потерять свое собственное «я». Прийти одному в политику – значит точно потеряться. Прийти с командой – тебя могут не пустить. Поэтому, я понял, что не хочу тратить энергию на то, что тебе не нужно и не имеет смысла. Мне интересно быть в гуще событий и помогать изменять мир.

– А возвращаться в Осетию не думал? Кто и что может предложить Давиду Газзати, чтобы он вернулся на родину?

– Я думаю, что рано или поздно я вернусь сюда со своим проектом. Вряд ли мне кто-то что-то может предложить. Самое главное, что мои родители, моя сестра – здесь, это моя родина, и так будет всегда, где бы я ни находился. Причина, по которой я уехал, до сих пор не позволяет мне вернуться обратно. Мне тяжело в Осетии расправить крылья. Проекты Progredi, Æmdzavgæ, стипендии – это попытка расправить хотя бы одно крыло. Но находясь в Москве, у меня больше возможностей делать для Осетии что-то полезное. А когда этих проектов будет столько, что я пойму, что мне надо находиться здесь, я вернусь. Мне не нужен кабинет, чтобы вернуться на родину.

— Давид, спасибо тебе за откровенные ответы и за твой идеализм, который лично мне прибавил немного оптимизма…

• Æmdzavgæ
• Galabu
• Progredi