«Язык умер, осетинам нужно иметь мужество признать это. Говорят, говорят, диссертации защищают, грамоты раздают, а толку нет, и не будет» — услышала я от одной пожилой женщины, которая вспоминала на похоронах свои юные годы в кругу односельчанок. «Ни один из моих внуков не разговаривает. Если я скажу – поймут, сделают, но сами ни за что не ответят, не скажут ничего. Сын осетин, их мать осетинка, не знаю, что происходит. Пустые это все разговоры, в горы никто уже не вернется. А вы спросите из тех, кто хотя бы на бытовом уровне говорит, когда они в последний раз книгу на осетинском открыли, а дети, чтобы сами, без принуждения?»

В последнее время довольно много у нас в республике существует хороших проектов, книг, пособий, интересных людей, которые занимаются популяризацией языка. Все начинания, связанные с языком, принимаются на «ура», все, что имеет отношение к традициям, культуре осетин, собирает самое большое количество одобрений в соцсетях, а дальше что, что на выходе? Вот приходит ребенок домой с очередного праздника, на котором читали стихи, пели песни, ему это все нравится, он не против того, чтобы знать язык, но тот период в детстве, когда ребенок не помнит, откуда он осознает свою речь, пропущен, а школьных занятий недостаточно, да и системы в них нет – учителя часто меняются, потому что зарплата маленькая. Я уже промолчу о том, что далеко не все дети посещают праздники с массовиками-затейниками.

Принято считать, что все проблемы из семьи. Когда-то давно я наткнулась на книгу, исследующую мертвые и живые языки, там было много интересных вещей, но запомнилось мне почему-то следующее: самый яркий и верный признак того, что язык человеку уже не нужен, оказывается, очень прост: если вы не используете его, когда испытываете самые яркие эмоции, он в скором времени уйдет из вашей жизни, из жизни ваших детей, как бы вы не пытались его остановить.

Поговорить со мной на эту тему согласилась Светлана Тебиева, преподаватель осетинского языка из 7 владикавказской школы.

— Что может сказать действующий преподаватель осетинского языка по поводу мнения о том, что язык умирает, а все эти комплексные меры, предпринимаемые неравнодушными гражданами Осетии, «все равно, что мертвому припарки»?

— Знаешь, этот вопрос действительно актуален, и это боль наша. Каждодневная боль. Если вспомнить нартовский эпос, то там было такое: когда-то аланы поставили себя выше богов, за что Бог их наказал и сказал, что вы будете наказаны вплоть до исчезновения, если не научитесь быть благодарными. Я не знаю, я сама часто об это думаю, может, это карма какая-то. Все-таки мифология с реальностью соприкасаются, и хотим мы этого или не хотим, но они идут вровень. То, что сейчас есть, это от того, что на сегодняшний день произошло естественное и необходимое внедрение иностранного языка. Оно не искусственное – без английского языка сейчас невозможен прогресс, развитие, где бы ты не жил. После падения железного занавеса началась активная интеграция народонаселения, люди легко пересекают границы, меняют страны, им нужно общаться, а английский язык – связующее звено. Вспомни, раньше в школах с таким рвением не изучались иностранные языки. Я только с пятого класса начала изучать французский язык, ажиотажа такого не было, как сейчас. Во времена моего детства осетинский язык знали все, все говорили на нем: и в городе, и в селах. В селах вообще плохо говорили по-русски, там другая была проблема – ребенок приходил в первый класс и вообще не владел русским языком.

Это все идет от семьи – таких людей, которые считают, что наш язык вымирающий, много. К сожалению, это есть и в моей семье: у меня отец – дигорец, который исключительно говорит на родном языке, но он как-то сказал своему сыну: «Это умирающий язык, его не обязательно учить. Я еще говорю, может быть, ты еще будешь говорить, твои дети уже будут только понимать, но внуки говорить уже не будут». Это разрушение идет изнутри. Что касается школы, то если бы было хотя бы, как лет десять назад, когда ввели пятичасовое изучение языка…

— Насколько я знаю, и сейчас часов осетинского языка больше, чем иностранного, может быть, не в вашей спецшколе, но в других точно.

— Да, недавно у меня с коллегой был разговор на эту тему, которая сказала, что у нас не меньше часов, чем у англичан — если два языка в школе изучаются на равных условиях, почему наши дети свободно разговаривают по-английски, но едва строят фразы по-осетински? На что я ей сказала, вот когда вы каждый день нанимаете репетитора, когда вы дома с порога спрашиваете ребенка: «Ты сделал английский?», вы не математику спрашиваете, не русский, не химию. И где при таком раскладе остается осетинский?

У меня была как-то раз одна группа детей, чьи родители подошли ко мне после собрания и спросили: «Что вы делаете с нашими детьми? Они как приходят из школы, сразу хватаются за осетинский». Я им сказала тогда, что я не с языка начинаю, не с программы, не с литературных произведений, а с внушения того, что это их родной язык, на котором разговаривали предки. 5-10 минут я говорю о культуре своего языка, выкрадываю от объяснения грамматики, программных заданий и посвящаю это время этому. Я в утвердительной форме говорю своим детям – язык в вашем лице никогда не должен прекратиться. С этим ребенок идет домой, и какие бы взаимоотношения не были в семье, с ним это остается. Сейчас сложно, даже по сравнению с тем, что было 10 лет назад, я вижу кардинально другую картину.

— А почему, как ты думаешь, нет мотивации? Ведь все делается: книжки, учебники, передачи, все такое яркое, красочное.

— Почему? Вот пришли дети в школу, разделились на группы – 5-7 человек в осетинской группе, а остальные все в русской группе. Я не говорю о тех детях, у кого мама или папа не осетины, но у нас в русских группах в основном чистокровные осетины. Вроде бы существует правило, но есть такое понятие, как министерский звонок, а с этим, простите, я ничего сделать не могу. Я и родителей понимаю, учебники владеющей группы рассчитаны на говорящих детей, а у нас таких практически нет.

— А как обстоят дела в русских группах, насколько неосетинские дети проявляют интерес к языку?

— Как ни странно, они более ответственные, нежели осетины. У меня есть две гречанки, которые осетинский язык знают лучше, чем дети с осетинскими фамилиями. Когда я сама училась, я запомнила слова одной жительницы соседней республики, которая мне прямо сказала, это сейчас эти слова воспринимаются, как анекдот: «Язык врага надо знать». Я, конечно, спрашиваю русских детей, которые глубоко изучают осетинский, зачем столько усилий? У кого-то корни, кто-то считает себя не меньше осетином, потому что родились и выросли здесь и никуда не собираются уезжать. Они не хотят, чтобы при них сплетничали, им интересно, о чем при них говорят, они любят все осетинское. Для них это норма, их родители поощряют к этому, и я считаю – это мудро.

— А что, нет таких детей, которые открыто говорят о том, чтобы с них не требовали серьезной подготовки, потому что они не осетины и собираются уезжать? Или они стесняются об этом сказать. Ведь каждый новый чиновник сейчас делает акцент на этом, целые группы талантливых лингвистов работают над созданием новых словарей и учебников, но на выходе – ноль, язык либо вообще не знают, либо владеют на очень низком примитивном уровне.

— Я поняла тебя. Конечно, каждому в душу не залезешь, но русские дети доброжелательнее относятся к предмету. И потом сейчас такая ситуация – часы у нас отобрали: было пять часов, но программу сократили донельзя и сделали три часа. На курсах повышения квалификации нам сказали, что мы можем отбить час у своего директора, потому что у нас незаконно его отобрали. Ну, как отбить? Она же не сама это придумала? Она получила приказ из министерства. А в этом году вообще на три часа сократили. Они нам сказали, что мы вам этот час для зарплаты сохраним, но добавим час технологии. Какая может быть технология? Я преподаватель осетинского, а не технологии. Но тогда у меня даже ставка не получается, а это все бьет по педстажу, по зарплате. И мы еще больше сократили язык и еще больше сократили литературу. Уроки превращаются в факультатив. О каком знании языка можно говорить? Отдали бы этот час КТО (Культура и традиции осетин), я бы с удовольствием этим с детьми занималась, им это интересно.

— Тему эту я подняла не случайно, при мне недавно мама одного выпускника 5 школы жаловалась на то, что у осетинского языка пять часов, а у русского — один, но при поступлении в вузы нужен русский. Она сказала, что осетинский язык в школе – это чистый формализм, у выпускников только отнимают время, и ничего ее сын не выносит из этих пустых уроков, хотя семья у них чисто осетинская, и они на бытовом уровне разговаривают дома. И я знаю точно, что если бы этой маме журналист официально задал вопрос о том, хочет ли она, чтобы ее ребенку преподавали язык, она бы ответила утвердительно. Никто не признается, но таких мам много.

— Неправда, часы сократили, пять часов быть не может, это преувеличение для красного словца, видимо. Но если быть до конца честной, как ты хочешь, я скажу: многие произведения на осетинском языке я бы убрала. Наши дети не владеют элементарно разговорной речью, поэтому они не в состоянии охватить серьезные большие произведения, классику. Если бы меня кто-нибудь спрашивал, я бы создала две полноценные группы без дележки и научила для начала беглой разговорной речи, не уличной, а культурной обиходной. Вот мы с детьми читали произведение Шамиля Джигкаева, так они мне честно сказали – они не поняли суть. Мне пришлось в виде конспекта все расписать, мы разжевали, я все пересказала и сказала им, что если будет постановка в театре, я обязательно отведу их туда. Шамиль включен в программу, как я могла еще поступить, если половина осетинской группы не понимает, о чем я говорю – 5 человек понимает, а 6 хлопает глазами. В сельской школе бы у меня проблем было меньше или вообще не было.

— А как ты относишься к разговорам о том, что Осетию нужно изолировать, оставить здесь только осетин, запретить интернациональные браки, запретить любые другие вероисповедания, кроме древних верований осетин, чтобы спасти язык?

— Как в наших соседних республиках? В каком-то смысле я завидую им, потому что язык там возведен в культ. У нас другая республика – невозможно сейчас половину Осетии выселить, это утопия. Наша республика всегда была самая многонациональная, и дело не в других людях, не в государственных программах. Дело в нас самих, не надо кого-то винить в этом, выгонять, выселять, у меня перед глазами знакомая семья грузин, в которой все прекрасно владеют родным языком, хотя, казалось бы, никто не создает им внешних благоприятных условий. Ты такие вопросы задаешь… это моя боль. Я сама наполовину русская, у меня мама русская, но это не помешало мне не только знать язык, но и окончить факультет осетинской филологии. Язык наш уходит в никуда, и неизвестно, во что это все выльется, но умирающим я его не считаю, и не буду никогда считать: дети мои говорят, внуки мои будут говорить и правнуки, я надеюсь, тоже. Пока на земле есть хотя бы один осетин, язык будет жить и процветать.

— Я надеюсь, эта вера не сквозь слезы?

— Нет. Мне больно, но я же не одна такая. Пусть это громко звучит, но я патриот своей родины и своего языка. Да много нас, а те родители, кто хочет уклониться, вкладывая деньги в другие предметы, приходят потом к выводу, что нужно все: и осетинский, и русский, и английский. Московские осетины, например, трепетнее относятся к языку, да и знают его лучше. Они более сплоченные, они более ответственные, целеустремленные.

— Это «что имеем, не храним?» А что делать людям, которые родились и выросли здесь, но их детство пришлось на то время, когда русскоязычные дети не ходили на уроки, не было методик, ведь не все жили в селах? При всем при этом тем неосетинам, которые родились здесь, кажется, что они знают язык — они привыкли к звукам, выражениям, знают слова, иногда не могут объяснить, откуда они все это знают. Что делать таким людям? Ведь не у всех есть время и средства приглашать педагога, ходить на занятия, работающие мамы не успевают к своим детям в уроки заглянуть, не то что самим сидеть за учебниками.

— С тем поколением сложнее, а что касается нынешних – даже тот мизер, который дается на уроках, хватать как глоток воздуха, не разграничивая по степени важности. Ты посмотри, ведь это есть – тех, кто хотя бы пытается, уважают как личность. Позиционируй себя как осетин, кем бы ты ни был, это ведь только плюс к многогранности личности. И еще раз повторю, если в доме этот щелчок не произойдет – ненасильственно, с уважением, с добротой – все закончится. Ты же сама знаешь: говорят, говорят, говорят, и все без толку. Я, когда ребенок приходит ко мне на урок, сразу вижу – готов или не готов, спрашиваю, во сколько ты начал его учить? И он мне отвечает: в кровати перед сном, не хватило времени, нам столько задают по другим предметам. Откровенно говорят, не врут, и я им верю, что с учебником осетинского они засыпают, так и не выучив. А если бы родитель сказал, начни-ка с осетинского языка, была бы другая картина.

А не владеющим языком мамам и папам я бы посоветовала распространять эту культуру, убеждать своих детей, показывать пример. Моя мама стеснялась говорить, она говорила с русским акцентом, и мы смеялись над ней, исправляли, тогда она вообще прекратила говорить. Понимать понимает, но не говорит. Хотя у нас в селе другие русские снохи заговорили, потому что плевать они хотели, смеются над ними или не смеются. И сейчас ты не отличишь их от осетинских женщин. В городе сложно, а в селе это легко, нужно просто не обращать внимания и заставить себя говорить. На примере своей русской мамы могу сказать, не нужно убивать в себе это внутреннее желание, и осетинам нечего одергивать русскоговорящих, им бывает сложно. Мама боялась слово неправильно сказать, боялась быть непонятой, и пошла по самой простой дороге – оставила саму эту мысль – заговорить. И потом это труд: сегодня одно слово сказать, завтра – второе, не получается, нет, ничего, завтра получится, смеются – пристыди.

— А ты знаешь, что сейчас на факультете осетинской филологии учится очень мало людей, есть даже курсы по 5-6 человек. Давай представим, сколько человек дойдет до школы в своей профессиональной деятельности? Ведь из десяти педагогов, которые придут в школу, только 2-3 смогут мотивировать детей, заинтересовывать, душой болеть за свой предмет. Откуда возьмутся учителя при таком раскладе? Кто придет в наши школы, ведь «путинских» детей будет много, а учителей мало.

— Ты права. Уже сейчас уровень такой низкий, что хоть плачь. Потому что рядом с 1 — 2-мя студентами, которые там по зову души, находятся те, кто оказались не удел в какой-то другой области. Ты посмотри, ведь самые лучшие стараются уехать в Москву, в Питер, а те, кто послабее, или по материальным причинам не могут позволить себе столицы, идут на юрфак и экфак, а осетинская филология — это уже когда совсем никуда не попал.

— В то время, когда ты училась, такого же не было?

— Да не было, конечно, я с красным дипломом туда поступила. У меня не было поддержи, ты же знаешь, в те времена без поддержки никуда, но я сама поступила. Тогда пять человек на место шло, все было серьезно, да и нагрузка какая была – мы же сочетали в себе два полноценных факультета – осетинскую и русскую филологию. Это был действительный отбор, действительная учеба, а сейчас с ними нянчатся, развлекают их, боятся, что разбегутся. Такого в нашу юность не было, чтобы по школам ходили и просили поступать на осетинскую филологию. Уже при моей профессиональной деятельности к нам приходил Шамиль и просил убеждать детей, иначе факультет закроют. А почему все это? Диплом филолога-осетиноведа не дает широкий спектр трудоустройства, зарплата в школе мизерная, молодые люди без стажа вообще копейки получают, да и то, что есть, не стабильно. А дети это все прекрасно чувствуют. В этом виновато наше старшее поколение. Мы уйдем, заменить нас будет некому, и это суровая реальность. Какой бы идейной и мотивированной не была молодежь, ее не привлекает такая финансовая перспектива. Если другие преподаватели-предметники могут репетиторствовать, то в нашей школе только у меня одной есть мальчик, родители которого решили, что их сыну нужен осетинский. Посуди сама, наши девочки не надеются на одну зарплату, пашут как проклятые после уроков, но они востребованы. А осетиноведы нет – вот тебе и показатель.

— И как ты выходишь из положения? Ведь для всего нужно настроение, силы. Как ты заходишь в класс, где детям ничего не нужно?

— Вот, представь. И кнут, и пряник. Никому ничего не надо. Я недавно поставила двойки даже в одиннадцатом классе. Они не хотели учить билеты. В прошлом году наши девочки-осетиноведы от безысходности раздали по 2 билета, чтобы хоть что-то выучили. Но я сказала, у меня так не будет. Пусть делают, что хотят, но пусть учат все билеты. Мои уроки – это мое государство, и пусть в него никто не внедряется. Я им достаточно отдала и сил, и знаний, чтобы потребовать их к концу 11-го класса. До конца года со слезами, убеждениями и двойками, я думаю, мы выучим 20 билетов.

— Завтра они тебе будут благодарны.

— Я в этом даже не сомневаюсь.

— Все, последний вопрос. Ты что-нибудь слышала о новой думской поправке к закону? Бюджетные организации – детсады, школы, медучереждения собираются перевести на самоокупаемость, сделать коммерческими. Предполагается, что государство будет субсидировать лишь часть услуг, например, в школе часть уроков будет платная, а часть бесплатная. Закон, к которому хотят внести поправки, носит коварное название «О внесении в отдельные законодательные акты в связи с совершенствованием правового положения государственных и муниципальных учреждений», там ни слова нет о медицине и образовании, поэтому через Госдуму проект прошел тихо, мало кто его понял, но суть такова – если президент одобрит его, у нас появятся школы для богатых с качественным образованием, для тех, кто со средним достатком и, видимо, благотворительные школы для бедных. Я задумалась об участи осетинского языка, в какой системе финансовых координат окажутся уроки осетинского?

— Это насколько мы будем эффективно работать, настолько много мы и будем зарабатывать? Надеюсь, Путин не одобрит это. Осетинский является не удел в любой школе, хотя осетинские кафедры – самые активные. Все мероприятия, все праздники организовываем мы, за счет нас все и выезжают, потому что это здорово показать, как мы любим язык и как наши дети его любят. А на деле мы, повторюсь, не удел. Получается, мы от безделья этим занимаемся, пока другие с учениками репетиторствуют? А если школы перейдут на хозрасчет, то я больше чем уверена, осетиноведам там делать нечего. Мне жалко нашего труда, мне жалко эти замечательные новые учебники, с которыми приятно работать. Есть, конечно, неудачные моменты, есть недочеты, но мои коллеги работают, стараются.

— Всякий раз, когда я вижу новые книги, слышу о новых проектах, стараниях разных людей, меня удивляет существующий диссонанс, потому что с обратной стороны я встречаю инертность со стороны детей и родителей, праздники забываются, книжки пылятся.

— Аланы почему погибли? Потому что изнутри были такие вот предатели. Поэтому монголы и татары сплотились и разгромили вот такое могущественное государство, как Алания. Если бы не было предателей внутри, наш народ бы выжил и не жил бы столько лет в горах, и не превратился бы одичавшие в горах дубы, ведь аланы сами по себе честные, смелые, откровенные люди. Вот почему у нас столько талантливых людей, никто не задумывался? У нас сильная генетика, сильное прошлое, и если мы не искореним в себе это двуличие, лицемерие, нас постигнет та же участь, что и алан. Считай, испытание с языком – это проверка на прочность. Вот посмотри- из 35 учеников одного из моих выпускных классов 20 ребят поступили в московские вузы. Это же что-то значит?

Недавно мама одного ребенка, выполняя с ним домашнее задание по осетинскому, искала слово, которое никто в ее семье, даже бабушки и дедушки, не знал. Оно нашлось в моем телефонном словаре, который постоянно выручает нас на Градусе. Этот удобный и мобильный вариант словаря можете закачать и вы. Теперь мы все на работе знаем, что облепиха – это кæркмисындзæг, в дигорском варианте — цагъана. Возможности есть, было бы желание.

P.S. Материал уже был готов, но я ожидала еще одного разговора. Буквально вчера у меня состоялась беседа с еще одним школьным учителем со стажем. Фамилию, школу и имя она попросила не называть, но не потому, что боится огласки, а потому что не сможет потом зайти к детям в класс. Начала она со слов уже ушедшего профессора Юрия Каражаева, лингвиста, фаната своего языка, ее приятеля, который еще давным-давно сказал о том, что осетинский язык со временем исчезнет, потому что это судьба любого языка любого малого народа.

— Это тоже моя боль, но надо правде смотреть в глаза. Когда моей дочери было 4 года, она ни слова не понимала по-русски, над ней смеялись и подтрунивали ее двоюродные, могу вспомнить много смешных моментов даже. Прошло время, сейчас она не сможет поддержать беседу даже на бытовом уровне, сама не знаю, почему. Я буду стараться с внучками, но они уже сейчас не хотят говорить: они ходят на осетинские танцы, мечтают о национальных свадебных платьях, но языком не пользуются. Вот ты говоришь про соседние республики. Но сколько они проживут в таком законсервированном состоянии? Такие маленькие народы не могут друг на друге постоянно жениться, нация вырождается, если не вливается новая кровь. На мой век языка хватит, буду стараться для своих учеников, буду молиться. Но там, где такая великая империя, как Рим, исчезла, чего уж говорить про мой теплый, родной и любимый язык.

• Владикавказ
• осетинский язык
• Северная Осетия