Элван Эрдин, турчанка, прожившая большую часть жизни в Англии, волею случая оказалась в Осетии и побывала в селении Горная Саниба, откуда более ста лет назад ушли в Турцию предки ее матери.

В пятом поколении по материнской линии Элван Эрдин потомок генерала Муссы Кундухова. Иными словами, прапраправнучка. Для кого-то это родство полумифическое. Капля крови, растворившаяся в море. Но что, если не магия этой капли, не ее сила, отраженная в народной мудрости «кровь не вода», заставила Элван Эрдин (Elvan Erdin), преодолев тысячи километров, напряженно вслушиваться в осетинскую речь и всматриваться в силуэты сторожевых башен на фоне синего неба.

В Осетии Элван встречают Кундуховы, старики и молодежь. Для них родственные узы — тема очень серьезная: «Мы давно ждали, когда же увидим турецких представителей нашей фамилии, когда же они потянутся на историческую Родину… И вот, наконец, Элван — первая ласточка, и мы ей несказанно рады».

Конечно же, мы едем в Горную Санибу, родовое поместье Кундуховых.

Украдкой рассматриваю Элван, женщину европейской наружности и скорее европейского, нежели восточного, стиля поведения. Раздумываю, что стало причинной ее необъяснимой тяги к осетинским корням? Ведь мы зачастую и не помним родственников пятого колена, тем более по материнской линии. Что за память хранили женщины ее семьи? Что говорили своим сыновьям и дочкам?

Элван рассказывает.

 — Когда мы были маленькие, и наши родители, их братья и сестры встречались большой семьей, они вели разговоры о том, что мы осетины. Помню имена, которые постоянно звучали. Чаще других, конечно же, звучало имя Муссы Кундухова. Я не помню подробностей и контекста, я была совсем маленькой, но его имя неизменно произносили с уважением, с почтением. Дома, – продолжает Элван, — среди моих семейных фотографий есть маленькое старинное фото Муссы, с ним рядом старик, женщины и дети – наверное, члены семьи.

Большую часть жизни Элван прожила в Европе, ее матери давно нет в живых. Последней ниточкой, которая связывала Элван Эрдин с осетинскими корнями, была родная сестра матери — Тамара Мине Сунар (Tamara Mine Sunar). Но сейчас тете уже за девяносто, она перестала узнавать лица родственников на старых фотографиях, стала забывать имена и путаться в воспоминаниях.

Именно теперь, когда нить, связывавшая с прошлым, стала и вовсе призрачной, по словам Элван, в ней проснулся особый интерес и захотелось разузнать: «Кто мы и откуда?»

У меня в голове масса вопросов. Но Элван на переднем сиденье автомобиля ежесекундно щелкает фотоаппаратом, восклицает и удивляется, и я понимаю, что она поглощена увиденным, и ей надо побыть наедине со своими впечатлениями.

Дорога в Горную Санибу крутится серпантином и поднимается к перевалу. Машины то и дело останавливаются, мы выходим, чтобы запечатлеть очередной потрясающий вид.

И Элван стоит ошарашенная, на обочине, в высокой траве над обрывом и смотрит на горы и небо… А потом снимает лица Кундуховых, сопровождающих ее в этом паломничестве.

В Горной Санибе ее заводят в один из домов, который по преданию принадлежал Кундуховым. Попав в небольшой, вымощенный камнем двор, Элван выдыхает: «Wow!»

За домом фамильная башня, и, пройдя сквозь заросли крапивы, сквозь тучи злых комаров, сидящих в бурьяне, женщина подходит к башне вплотную и трогает рукой кладку. И выглядит немного растерянной и почему-то грустной…

— Эти горы и эта древняя фамильная башня словно из сказки, — говорит она, — и я сама словно в сказке оказалась, это невероятно. Я не ожидала, что окажусь здесь. И меня действительно охватило странное чувство, грусть. Эта жизнь отличается от моей жизни, и я не очень понимаю ее, но это невероятно, все, что я здесь увидела.

Возле дома растут карликовые деревья. Ветви усыпаны красными яблоками. Походную сумку Элван наполняют этими ароматными, хрустящими, сочными плодами с тонкой алой кожурой. Она еле удерживает сумку в руках, смеется и благодарит.

Элван мусульманка, но просит открыть ей церковь. Внутри в полумраке снова фотографирует, рассматривает росписи и зажигает свечи.

Обнимает огромную пятисотлетнюю липу, что растет у церкви, но ее обхвата недостаточно, я становлюсь рядом, но нам все равно не удается сомкнуть рук, нужен кто-то третий…

Еще Элван ходит среди склепов и могил старого сельского кладбища…

После, побродив по Санибе, спускается к накрытому в беседке столу. И удивленно спрашивает: «Откуда вы взяли в горах столько еды? Вы молились?»

И суровые мужчины из фамилии Кундуховых смеются в ответ. И угощают Элван намоленными пирогами и бараниной, произносят тосты за «вновь обретенную сестру» и учат ее говорить «стыр бузныг» и «æз дæ уарзын».

А Элван делится с ними: «Я всегда мечтала о большой семье и немного завидовала тем, у кого она была. Теперь я вижу, что и у меня есть большая семья».

Внизу, в городе, холодно и сыро, а здесь, в горах, удивительно теплый вечер выдался. Вокруг накрытого стола сгущаются сумерки. Горная Саниба, словно в чаше расположенная, тонет во мгле. И сверху над головами собравшихся проступают звезды, миллионы звезд.

И словно прикрытые сверху этой звездной шапкой, мы задираем вверх головы.

Элван по профессии художница, и я спрашиваю, вдохновила ли ее Осетия? Она отвечает, что по возвращении домой обязательно будет рисовать Горную Санибу. И добавляет: «И я очень, очень надеюсь, что вернусь сюда».