Роковая женщина

24.05.2016 Людмила Белоус

«Медея» Ануя?.. У нас?.. Не может такого быть!..»

(из разговора зрителей перед спектаклем)

После премьерного спектакля «Медея» Государственного Дигорского драматического театра его художественный руководитель и вдохновитель Лариса Абисаловна Гергиева с нескрываемой гордостью за своих подопечных спросила меня: «Впечатляет?» Я тогда в ответ слов не нашла, была еще погружена в увиденное и услышанное. А теперь буду подбирать слова, чтобы ответить и описать то, что пережила и испытала во время премьеры.

Сразу признаюсь, что трагедию Ануя «Медея» знаю хорошо. Сюжет античный, древний, как человеческая цивилизация. Пьеса очень тяжелая, декламационная, практически лишенная действия. Не так давно владикавказский зритель имел возможность наблюдать, как роль Медеи исполняет блистательная Юлия Рутберг, представительница вахтанговской школы, тоже почти НАША, потому что Евгений Вахтангов все-таки свой, близкий, родной и понятный. Я вижу в творении Ануя массу символов и смыслов, океан вопросов, на которые точных ответов нет, но некоторые возможности этого нелегкого текста открылись для меня впервые только на премьере Дигорской труппы.

Хочется писать по порядку, соблюдая какую-то логику, а это трудно, потому что надо многое сказать. Простите мне некоторый сумбур.

Одна из смысловых граней постановки порождена появлением на сцене «хранителей»: черного и белого, злого и доброго. Они крайне выразительны в своей пластике, они сопровождают героиню во всем: один дает ей в руки нож, другой забирает, один активизируется, когда Медея любит, другой – когда она ненавидит, один, белый, в конце принимает позу побежденного, очень, кстати, определенную, не допускающую двойственных толкований; другой, черный, – стоит, изображая победителя. Они пристально следят друг за другом, за зрительным залом, за Медеей, управляют ею, служат ей. Черный ангел пытается даже физически овладеть героиней, и она, измученная, не в состоянии оказывать сопротивление. Очень емкая сцена, пластически решенная, понятная, похожая на фрагмент из балета, исполненная с необходимой грацией, тактом, показывающая, что Медея поглощена демоном целиком, без остатка, отсюда и все ее последующие поступки. Смело, конечно. И гармонично. Такой важный этап в «становлении» безумия главной героини.

Присутствие на сцене ангелов – полноценное исполнение сложнейших ролей, хотя слов эти актеры лишены. Но пластика в их исполнении не только не менее выразительна, чем слова, а даже более выразительна. Язык тела – самый искренний, тело не умеет врать. Тут будет уместно сказать, что пластиограф спектакля – Народный артист РСО-А Тимур Сикоев, а ангелы – Заслуженный артист РСО-А Казбек Шанаев и Азамат Цаболов.

Хранители подчеркивают идею о том, что человеческая жизнь – это череда выборов между двумя силами: светлой и темной. Выбор – кусочек жизненного пути – выбор – еще кусочек и так далее. Медею эта последовательность привела к тому, что она навека осталась одной из самых страшных героинь мировой литературы.

И тут у меня появилась еще одна аналогия. На сцене мы видели женщину, разрушившую все на своем пути, убившую собственных детей, отдавшую себя черному ангелу, а на первом ряду в зрительном зале сидела другая женщина – примирительница. Та, что несет в мир тепло и спокойствие, та, что следует за белым ангелом.

Здесь придется немного отступить в сторону, отойти от разговора о премьере. На минуточку.

Театр – это один из многочисленных способов познания жизни. Но театр и сам – живой организм со всеми соответствующими проявлениями. Если рассуждать с этой точки зрения, то несколько лет назад Дигорский театр тяжело заболел и находился в предсмертной агонии. Но кому-то пришла в голову светлая мысль обратиться к хорошему, неравнодушному, профессиональному «врачевателю», Ларисе Абисаловне Гергиевой, и Дигорский театр, практически повторив теперь уже счастливую судьбу дышавшего в свое время на ладан и возрожденного Музыкального театра, очнулся и постоянно удивляет нас свежими и яркими событиями.

Гостеприимная сцена театра на набережной Терека еще не успела остыть от трепетного и окрыленного «танца» Валерия Абисаловича перед своим прославленным оркестром и перед родными зрителями, не забыла еще его руки, следить за которыми можно бесконечно, как за полетом бабочки или колибри. Мне вообще иногда кажется, что Валерий Абисалович может дирижировать одними глазами, настолько он выразителен во всем. Между ним и его божественной музыкой абсолютно никого и ничего нет. Им и без постороннего вмешательства друг с другом очень хорошо, уютно. Отсюда его требования к своим музыкантам: он добивается полного, идеального совпадения того, что звучит в его голове, и того, что транслируется наружу. Он уверен в своей правоте, потому что он на прямой связи со Вселенной. И он знает об этом. Так и выглядит гениальность.

Так вот. Театр еще «вибрирует» от звуков музыки в исполнении мариинцев, от которой человек получает не только духовное, но и физическое наслаждение, а тут опять «большой взрыв», как говорила героиня известного фильма.

Кстати, премьера – это единственный вид взрыва, который допускается в стенах театра. Не знаю, если ли в мире анАлоги, но здесь, у нас, в стенах Музыкального, мирно сосуществуют и постоянно что-то вытворяют (от слова «творить») сотрудники двух трупп, очень разных и похожих одна на другую разве что профессионализмом и умением сосуществовать с Музами, со зрителем и друг с другом.

Спектакль «Медея» в интерпретации Анатолия Галаова – тоже о необходимости мирного и уважительного сосуществования людей, о чудовищности отсутствия взаимопонимания, то есть это о каждом из нас, о всех, кто в зале и на сцене, это ровно о том, о чем сейчас нужно говорить.

Еще один дополнительный и очень мощный, на мой взгляд, смысл, который автор пьесы не имел в виду, а режиссер спектакля, Народный артист РСО-А Галаов, счел чрезвычайно важным, реализован через осетинский язык. В тексте Ануя подчеркнуто, что любовь не прошла ни у Язона, ни у Медеи, но вина героини для тех, кто окружает ее любимого, в том, что она – чужая. Царь Креон напоминает Медее, что Язон «из наших мест», поэтому ему все прощается, а она – из далеких краев, и само ее существование порождает неприятие и ненависть. Люди не хотят и не умеют понимать, принимать, прощать друг друга, а чужих – особенно. Ни за что. Наверное, ненавидеть непонятное легче, чем утрудиться и понять…

Но Анатолий Галаов заставляет Медею говорить на иронском диалекте как на родном для нее, а в общении с мужем и его соплеменниками переходить на дигорский диалект. И эта, казалось бы, мелкая деталь, переводит разговор о неумении людей желать услышать и понять друг друга на уровень осетинского народа. И помимо вопля создателей спектакля о том, что мужчина и женщина перестали уметь терпеть слабости и недостатки один другого в семье, помимо вопля об острой, жизненной необходимости в милосердии, спектакль Галаова кричит о разобщенности внутри осетинского этноса, преодоление которой может стать спасительным для осетин.

Оформление спектакля – на мировом уровне. И я не преувеличиваю. Костюмы – Варвара Евчук (г.Санкт-Петербург). Декорации (особенно хорошо придумано функциональное и содержащее бездну символических смыслов колесо, напоминающее, помимо всего прочего, знаменитое колесо судьбы из нартских сказаний); спецэффекты; свет; звучащая музыка; алые полотнища и дым в конце спектакля, изображающие все уничтоживший огонь; встречающая зрителей в холле театра сцена, где Креон наслаждается морским пейзажем… Великолепно.

Нельзя не сказать о главных действующих лицах произошедшего: об актерах.

Замечательные детки – Инал и Ермак Цебоевы. Трогательные, обаятельные, профессионально справившиеся со своей взрослой задачей.

Юноша – Максим Караев – совершенно заслуженно вызвал гром аплодисментов восторженных зрителей. Очень зрелое исполнение достаточно емкой роли мальчика, сочувствующего Медее.

Няня – Народная артистка РСО-А Роза Цирихова – мощная и не нуждающаяся ни в каких скидках на провинциальность театра игра актрисы. Она сумела передать огромные по масштабу чувства героини, «приглушенные» ее зрелым возрастом и мудростью. Очень талантливо, тонко и глубоко.

Креон – Леонид Малиев. Красив. Благороден. Огромен в своем желании быть справедливым и поступить правильно и великодушно, как и дОлжно царю. Все это передано актером убедительно и точно.

Язон – Народный артист РСО-А Альберт Хадаев. Обычно о таких актерах говорят, что они фактурны. Я бы просто восхитилась его одаренностью, внешними данными и голосом. И, знаете, сомнений в том, что именно такой мужчина мог свести с ума великолепную Медею, не возникает. Как любил говорить Станиславский: «Верю!»

Медея – Заслуженная артистка РСО-А Залина Галаова. Хороших актрис сейчас не так много. Рекламно-сериальная наша действительность приучила представителей этой профессии к легковесности. А тут – на разрыв аорты. Я не помню, чтобы улыбка красивой женщины, вынужденная, вымученная улыбка, вызывала ужас и мурашки. Это не только мастерство, это еще и вдохновение. Но даже профессионализм (мастерство+вдохновение) не позволил бы Залине Галаовой так сыграть любовь, ревность, стыд, бессилие, обиду, жажду мести, жестокость, граничащую с безумием, да и само безумие тоже. У актрисы есть еще одно редчайшее качество: она «тратится», не жалеет себя, не думает, что ей понадобятся силы завтра. Она убивает и умирает на сцене. Она все отдает своей героине. И поэтому у нее не было сил улыбаться даже во время длительных оваций. Сейчас почти никто уже так не работает.

Медею играют по-разному. Одни актрисы акцентируют любовь, другие – ненависть. Залина сыграла женщину, сходящую с ума от бессилия вернуть уходящий из-под босых (!) ног уютный мир, десять лет ею создававшийся. И это потрясает.

Очень хороши стражники (Владимир Цаллаев, Сослан Гобеев, Станислав Кесаев, Заур Токати). Мне они понравились без шлемов больше, чем в шлемах, потому что в полном обмундировании они вызывали страх и трепет, а без – вполне родные, красивые, сильные ребята (тут будет уместен смайлик).

Еще один момент, и я затихну. Игра актеров намеренно гиперболизирована, чуть более эмоциональна, чем принято. Я вижу в этом напоминание сразу о двух типах театра. Первый тип — античный, где играли в масках, поэтому застывшие на несколько мгновений маски на лицах живых актеров – взгляд туда, в древность Греции и Рима, когда боги еще жили рядом с людьми. А еще в этой повышенной страстности есть напоминание о «золотом» периоде осетинского театра, о периоде Владимира Тхапсаева, который играл именно человеческие страсти, ярко, эмоционально, почти насмерть. Очень бы хотелось, чтобы Дигорский театр занял нишу, которая, увы, давно пустует.

Вот так бы я ответила Ларисе Абисаловне, если бы не была ошеломлена «Медеей». И даже спустя время я старалась сдерживаться, потому что во мне гораздо больше восклицательных знаков и междометий, чем позволительно использовать в статье.