В Русском драматическом театре состоялась премьера спектакля «Трамвай «Желание»

Безусловно, разговор о произведении искусства не может быть до конца объективным, поэтому сразу прошу меня извинить за неизбежную и неистребимую в данном конкретном случае субъективность.

Новый спектакль Русского драматического театра по пьесе Теннесси Уильямса «Трамвай «Желание» – это серьезная заявка, поэтому говорить о нем надо, что называется, по большому счету без скидок на провинциальность театра, унизительных, по-моему, для коллектива.

К работе художников спектакля претензий много. Великолепная воздушная конструкция на сцене, горизонтальные жалюзи с отсутствующими пластинками — отсылка к фильму Элиа Казана 1951 года, где данные детали представлены очень активно. Понятно.

Мебель из поддонов должна символизировать бедность обстановки, что тоже правильно.

Выпирающий из общей гармонии по стилю и цвету чемодан-шкаф-кофр Бланш… Яркое пятно китайского фонарика, размазывающего свет и одновременно растушевывающего ясную, чистую истину о мире, о Бланш, обо всем произошедшем… Совершенно воздушная, никого ни от чего не отделяющая прозрачная занавеска в центре… Все перечисленное и неперечисленное направлено на идею неустойчивости и условности нашего пребывания в «разумном» мире, на мысль о шаткости и хрупкости наших опор и фундаментов.

У художников спектакля многие «ружья» стреляют!

НО! Огромное НО связано с костюмами. Сначала соблюдается стиль эпохи, о которой в пьесе идет речь, потом почему-то герои оказываются во вполне современной одежде… Это не так страшно, как то, что костюмы персонажей, надо признать, что очень качественные и красивые, совершенно не соответствуют ни замыслу Уильямса, ни тому, что герои произносят по мере развития действия.

Несколько характерных примеров. Бланш потрясена бедностью обстановки, в которой живет ее сестра, а сестра при этом одета гораздо роскошнее, чем сама Бланш.

Балахон, в котором появляется на сцене Юнис, откровенно отвратителен.

Стэнли трудится на заводе, но при этом практически постоянно пребывает в белоснежном белом костюме, в такого же цвета носках и мокасинах. Как же так! Марлон Брандо, к примеру, в знаменитом фильме, уже упоминавшемся, много чешется и появляется на экране либо в мокрой от пота майке, либо в разорванной рубашке, поэтому его персонаж объемный, выпуклый, он даже «пахнет» с экрана брутально, грубовато. А Стэнли Роберта Кисиева белоснежно чист, как вершины Казбека. Для героя пьесы это нонсенс.

Бланш, в чем она признается в пьесе, предпочитает цвета, в которые окрашена «пыльца на крыльях бабочек». Этого в спектакле нет! И ее одежда, что неоднократно подчеркнуто Уильямсом, никак не вяжется с обстановкой в доме семьи Ковальски: она слишком вычурна и изысканна. Это тоже не соблюдено.

Но самая удивительная ошибка – желтое платье в конце, которое героиня определяет как платье цвета «флорентийской лазури». Безусловно, Бланш сошла с ума, поэтому могла перепутать цвета, но флорентийская лазурь – не просто синий, а тот синий, который использовали художники для изображения одеяний богородицы. И Бланш уходит у Уильямса под звук колоколов, потому что для автора пьесы она почти СВЯТАЯ, единственная из тех, кто присутствует на сцене. Как это можно было проигнорировать, не понимаю.

Несколько слов об актерах.

Главная пара в пьесе — Бланш Дюбуа и Стэнли Ковальски.

Роберту Кисиеву можно (нужно?) было бы еще прибавить хамства, скотства, возможно. Жестокость персонажа (именно это качество в человеке автор пьесы считал самым страшным) может быть более выраженной и яркой, а ненависть к Бланш еще более заметной и непримиримой. Он некрасиво ест, крушит все вокруг, не умеет справляться с перехлестывающими эмоциями. Бланш его бесит именно потому, что подчеркивает своим обликом и поведением его невоспитанность («Я прост, как грязь», — говорит он). Разбитая в гневе тарелка хороша! В самое яблочко! Не только Бланш, а даже Стелла называют Стэнли животным, вот этого первобытного, животного не хватило Роберту: он слишком обаятелен. Герой Роберта Кисиева должен вызывать отвращение, а он иногда кажется жалким и даже сентиментальным.

Бланш в пьесе — практически ровесница своей сестры. Она принципиальная блондинка (Бланш – «белый»), она хрупкое создание, тоненькое, почти хрустальное, но на несовпадение всего этого в спектакле с текстом Т.Уильямса можно было бы не обратить внимания, если бы остальное случилось.

Главное качество Бланш – ранимость, неготовность к жестокости, беспомощность. А это свидетельство трагического уровня неуверенности в себе. Бланш говорит об умершем юноше, которого она любила, что он «плакал, как потерявшиеся дети». Вот разгадка, по-моему! Она, Бланш, — потерявшийся ребенок. «Я не желаю реализма, я хочу магии… Я не говорю правды, я говорю то, что должно быть правдой», — это ее кредо. Да, она, может быть, немного жеманна, но это результат ее несовпадения с миром, а не холодного расчета.

Ни ребенка, ни святой в девушке Бланш режиссер и актриса Наталья Серегина не разглядели. Как не разглядел этого грубый и жестокий Стэнли. А Бланш «всегда зависела от доброты окружающих». Зная творчество Уильямса, согласиться с трактовкой образа Бланш немыслимо. Автор пьесы жалеет свою любимицу, режиссер вместе с примой нашего театра ее осуждают. Так мне показалось. Общий смысл свелся к тому, что Бланш заслуживает полученного в финале наказания всеми своими предшествующими поступками. Но это не имеет ничего общего с замыслом создателя пьесы!

Героиня Натальи Серегиной получилась невразумительной. Она то стервозна, прямолинейна, расчетлива (что плохо сочетается с последующим ее сумасшествием), то пытается выглядеть жалкой и несчастной, чему после первых сцен, когда она, девушка, воспитанная в благородном доме с колоннами под названием «Мечта», в одном белье (!) расхаживает при гостях по дому, явно соблазняя своего зятя и дразня его друзей, поверить просто нереально.

Бланш Уильямса (и это корректно передала Вивьен Ли в фильме) сразу, с первой минуты, странна, часто выпадает из реальности, слышит какие-то потусторонние звуки (история «Трамвая «Желание» — это история постепенной утраты героиней разума). Сумасшедших и детей играть архисложно, тут нужно именно перевоплощение. Актерской профессиональной работы мало, необходимо погружение в мир, где между внутренним и внешним пространством человека нет такого посредника, как разумная логика. Само сумасшествие вообще не получилось на сцене, оно слишком «нормально», чтобы можно было поверить в ненормальность.

Алена Бондаренко в роли Стеллы заслуживает и похвал, и критики. В пьесе, как уже упоминалось, два главных героя: Бланш и Стэнли. Происходящее на сцене, по желанию Уильямса, – неравная дуэль, обреченная на устранение одного из соперников. Но Алена превратила свою Стеллу в полноправного секунданта, посредника. Актриса с уважением отнеслась к персонажу и показала одну из сестер Дюбуа очень по-русски любящей женщиной: жертвенно, безоглядно, с примесью жалости. Алена Бондаренко отвоевала для своей Стеллы «третий угол». Причем, достаточно убедительно. Но актрисе не хватило деликатности и изящества, связанных напрямую с воспитанием героини. А вульгарности, напротив, было слишком много. Непростительно, по-моему.

Удачными можно назвать только эпизодические роли.

Юнис (Анжелика Тер-Давидянц) хороша! Стройна, темпераментна, с такой таинственной чертовщинкой и шаманского уровня обаянием. Очень!

Всегда с большим удовольствием и даже восторгом наблюдаю за работой Владимира Карпова. Он солнечный человек и актер, поэтому сразу переключает внимание зрительного зала на себя. Пожалуй, он даже приглушает свою «солнечность», чтобы не выделяться, но… все равно он выделяется. А уж в паре с Ангелиной Ишковой – это несомненная и далеко не первая уже удача.

Уверена, что ошибки, о которых сказано выше, носят конструктивный характер и лежат в первую очередь на совести режиссера. Ставил спектакль Владислав Константинов, заслуженный деятель искусств Республики Мари Эл. У меня сложилось впечатление, что он пьесу не прочитал, а если прочитал и не понял, то все совсем плохо.

И тут нельзя не сказать пару слов о целеполагании. Для чего режиссер обратился к «Трамваю «Желание»? Фильм Элиа Казана, к примеру, почти РАВЕН абсолютно гениальной пьесе Теннесси Уильямса, одной их лучших пьес мировой драматургии, хотя концовка радикально отличается от авторской: Стелла уходит от мужа. А вот между пьесой и новым спектаклем нашего театра я бы поставила знак «больше-меньше», меньшим концом к постановке, премьера которой состоялась 29 октября.

Тогда зачем все-таки?

Обращение к данному тексту в «пятьсот какой-нибудь раз» можно оправдать двумя моментами.

Первый – уверенность в том, что современный зритель пьесы не читал, а фильм и другие постановки не смотрел. Сама история – потрясающая. Она захватывает и многому учит. И она стоит того, чтобы с ней познакомились и о ней подумали. Но тогда нужны внятные характеры! Пусть осовремененные, пусть не соответствующие замыслу автора, но цельные и последовательные. Этого не случилось совсем.

Обоснованием обращения к пьесе могут служить новые трактовки или хотя бы присутствие «изюма», в качестве которого способно выступить что угодно: неординарный взгляд на героя; некоторый элемент привязывания классического текста к современным реалиям, оригинальная задумка в области сценографии… Мало ли что еще! Но ничего подобного, яркого и нестандартного, я не увидела. «Изюма» мне обнаружить не удалось. Может, плохо смотрела… А смысл пьесы при этом был искажен до неузнаваемости (надо было написать «по мотивам Теннесси Уильмса», потому что самого Уильямса на сцене нет вообще).

Второй момент связан с ситуацией, когда зритель читал текст или смотрел иные постановки. В этом случае разочарование представляется еще более неизбежным.

Может, не нужно нового? Может, классика сама по себе ценна, без современных привнесений и актуальных прочтений? Без того, чтобы удивлять зрителей? Может, надо думать о том, что всегда, во все времена исключительно важно: о любви, о родственных связях, о фальши и истине. О смысле жизни, если хотите, точнее, о возможных ее смыслах, потому что пьеса предлагает варианты…

В обоих случаях ОСОБЕННО необходимы сочувствие и нежность к Бланш, которые есть у автора пьесы и которых нет на владикавказской сцене. Если воспринять стервозность и рациональность рожденного трактовкой в новом спектакле образа Бланш Дюбуа как элемент приближения происходящего в пьесе к современной реальности, когда подобный тип женщин явно выходит на первый план, то ломается идея Уильямса, уходит тепло, и все становится откровенно грубым, лишается той самой нежности. А когда не хватает нежности, то Уильямс перестает быть огромным писателем Уильямсом.

Отсутствие драйва, нудность и тяжеловесность спектакля могут быть результатом слишком большого количества репетиций в предпремьерное время и «лихорадки», связанной с первым предъявлением постановки полному залу. Даже не будем об этом говорить.

Великие тексты требуют великого исполнения. Только превосходности и гениальности такой пьесы, как «Трамвай «Желание», мало, как ни странно это прозвучит. Если величие этого произведения не коннектится с подачей, это вдвойне, втройне обидно. Это почти преступление. И это больно, потому что сам факт обращения к одной из самых известных пьес мировой драматургии, к абсолютному шедевру, заслуживает искренних и долгих аплодисментов.

• "Трамвай "Желание"
• Владикавказ
• Северная Осетия
• Теннесси Уильямс