На сцене Осетинского театра состоялась долгожданная премьера спектакля по пьесе «Ревизор»

1 апреля Николаю Васильевичу Гоголю могло бы исполниться 210 лет. Юбилей! Но в его времена дней рождений не праздновали, отмечали только именины: день своего святого покровителя. И все-таки я уверена, что такого дня рождения, который состоялся в стенах Осетинского театра 28 и 29 марта благодаря режиссеру Гиви Валиеву и его команде, Гоголю никто до сих пор не устраивал. Он был бы доволен этой звонкой премьерой.

Николай Васильевич после первой постановки на сцене своего «Ревизора», написанного в очень сжатые сроки, создал небольшой текст, в котором пояснил собственный замысел.

И с тех пор все литературоведы и театральные деятели с ним НЕ соглашаются, утверждая, что он сам не понял, что создал.

О чем это говорит? Как ни странно, о гениальности Гоголя. Ему диктовали – он записывал: он слышал небо, он общался с ним напрямую. И он был уверен, что пройдет десять, пятьдесят, ну, ладно, сто лет — и система лжи и взяточничества (тогда слово «коррупция» не употребляли) сама себя уничтожит, что этот тип общения чиновников между собой и чиновников с не-чиновниками обречен на вымирание. Но и в этом он ошибся: описанные им способы взаимодействия между людьми оказались пока бессмертны. И даже более того!

Итак, никто не знает, как должно быть: оставленные автором пьесы указания не работают. И свобода создателей театральных и кино-текстов на основе яростной гоголевской комедии почти абсолютна. Гиви Валиев воспользовался этим по-своему. И получилось, что он наполнил театральное пространство воздухом, красками, звуками, которых нам не хватало; расширил его до масштаба планеты, масштаба, которого зритель никак не ожидал.

Гиви создал портрет общества, описал его прошлое, настоящее и будущее, поставил диагноз, провозгласил приговор и, что для меня главное, заставил нас над всем этим смеяться до колик.

Немного о том, как это получилось у режиссера. Ему понадобилось совершить несколько действий.

Действие первое: собрать актеров одной с ним группы крови. Совершенно разных при этом, но обладающих общим качеством: органичностью. Это такое эфемерное, казалось бы, качество, но кому-то оно дано, а кому-то – нет. Если сказать нескольким потенциальным актерам изобразить, к примеру, страх, то одни так воспроизведут это состояние, что и вы сами начнете дрожать, оглядываясь по сторонам. А другие будут кривляться, имитировать ужас, расширять глаза, фальшиво задыхаться, но вы будете смотреть и понимать, что актер только играет, работает, не заражая вас собственной эмоцией.

В какой-то передаче от друзей Олега Даля я слышала, что на вступительном экзамене ему предложили показать, как он будет себя вести, если он один находится в лифте, а лифт сорвался и летит вниз. И абитуриент Даль… описался.

То есть актерская органика – это какое-то встроенное, физиологическое качество.

И если бы меня спросили: «Настоящий артист – это больше подаренное и наработанное?», то я бы сказала, что подаренное, конечно, важнее.

Без подаренного наработанное не поможет, не вытащит и не спасет.

По признаку органичности ни одного из участников спектакля не выделю: они все более чем соответствуют. Это и есть та самая группа крови, которая на всех одна. И на этом фоне нюансы – наиболее интересное.

После публикации материалов на меня часто обижаются те, кого я не упомянула лично. Не нужно, пожалуйста.

У меня не получается сказать обо всех, это нереально. Но о самых ярких я упомяну очень кратко.

Конечно, Дима Еналдиев – первый из них. Какой же он большой и одаренный. Как ярко он показал тонны самовоспроизводящейся лжи, которую невозможно остановить; каким объемным, разнообразным и выпуклым были проявления лицемерия в его интерпретации. Как удивительно он передал, что его герой голоден, поэтому он буквально «пожирал» взглядом яблоко в руках другого персонажа. Как классно он не верил, что городничий обращается к нему, и оглядывался в поисках субъекта, которому предназначены похвалы городского главы. Как потешно, долго и упорно он искал по карманам деньги в надежде, что ему скажут, что платить не нужно… Я уж молчу о пении в дУше (Это реально бомба!) и о танцах. И такое точное, периодически всплывающее на поверхность ощущение страха разоблачения, сопровождающееся вздохом: «Уууух»…

Что Дима творит! Пьет кофе, отставив мизинчик, соблазняет сразу двух разновозрастных женщин, настойчиво изымает чемодан с деньгами из зажатых пальцев просителя, ставит свою подпись (это длится минуты три-четыре – невероятное время для сцены, но это так смешно, что зал лежит от хохота, честное слово)…

Кто-то из зрителей сказал, что Дима играет на таком нерве, что долго не сможет поддерживать заданный уровень накала, но мне показалось, что он испытывает от роли наслаждение.

Надо будет спросить у него!

Знаете что? Сходите и посмотрите сами. У меня нет больше слов. Когда что-то делается талантливо, то ты погружаешься все ниже и глубже и чувствуешь, что задыхаешься (кажется, это называется кессонной болезнью) от невозможности подобрать нужные выражения, немеешь от восторга. Остаются одни междометия и еще лексика, которую нельзя использовать в публичном пространстве. В самые плохие, но и в самые хорошие моменты жизни именно такая лексика выражает нужный градус эмоций. Наверное, филологу нельзя так говорить, но вы же меня не осудите?

Очень удачной парой для Димы Еналдиева стал Казбек Сугаев (Осип). Он естественен, как пение птиц за окном сейчас, в конце марта.

Городничий и армия его последователей (Казбек Губиев, Владимир Кумаллагов, Тимур Муртазов, Заурбек Токаев, Эрик Дзгоев) — это команда! Они похожи! То ли мода такая, но, скорее, проявляется подражание лидеру: все в одинаковых костюмах, все лысые, ходят постоянно гуськом, все хохочут, когда во время рыбалки слышат известие о приезде ревизора…

Кстати, это крайне интересное решение, которое Гоголю в голову не пришло. Почему? Потому что во времена Николая Васильевича чиновники все-таки боялись разоблачений, а современные бюрократы страха не знают, им весело.

Они уверены, что приросли к своим должностям, что их кресла – навсегда.

Из толпы чиновников не могу не выделить троих: «малохольного», измученного и страдающего Хлопова (Алан Албегов, который решает образ своего героя акварельными, а не масляными красками) и эдаких чиновников нового типа, хипстеров Бобчинского и Добчинского (Валерий Ваниев, Михаил Туаев, Владимир Парастаев), неразлучных, ртутных, запараллеленных молодых людей, ярких, но явно туповатых до неприличного уровня.

И женские персонажи. Машка (Марина Хинчагова, Зарема Боциева) – красотка и умничка. Подвижная, легкая, сексуальная. Анна Андреевна (Залина Малкарова и Жанна Габуева) – такая стареющая, а потому жадная до мужского внимания дама, пытающаяся казаться мудрой, но все время выпадающая из этого образа и произносящая странные для ее возраста реплики. Смешная очень! Живая! Марья Антоновна (Индира Бацазова и Ольга Земерова) – кривляка и дурочка, но сочувствие эта героиня вызывает все равно: ее обманули, ей трудно будет выбираться из состояния обиды и растерянности. Хотя девушка так легкомысленна, что, пожалуй, легко отряхнется, переобуется и пойдет украшать мир. Очень современный типаж.

Спектакль энергетически затратен для актеров, но работают (творят!) все с чувством «глубокого удовлетворения», как говорили когда-то по совершенно другому поводу.

Действие второе: сценография. Тут Гиви явно не сомневался в успехе, потому что художник спектакля – Лариса Валиева, которая уже приучила нас к безупречному качеству декораций, костюмов и реквизита. Она умеет! Она крутая!

Действие третье: режиссерские штучки, находки, вкусности. Так называемый ИЗЮМ. Таких изобретений в спектакле – миллион. Они великолепны и неожиданны, они изысканны и милы. Они запоминаются и вызывают улыбку.

Опять же, могу только несколько назвать, остальное придется вам осваивать самостоятельно: шлепок по лбу, сопровождаемый звуком барабана; поедание обеда Хлестаковым и Осипом (обалдеть!); повторение Городничим движений Хлестакова в некоторых эпизодах; багаж «ревизора», помещающийся в один черный пакет; платье Машки со следами мужских ладоней на попе (Извините!); кашель Хлопова в исполнении Алана Албегова; чемоданные масштабы денежных подношений; выскакивание рыб из воды; участие в действии представителей силовых структур; конечно же, Микки Маус на майке Хлестакова и последующая реплика хозяйки дома: «Спрячь свою мышь!»…

Гиви – это уже стиль, брэнд, как сейчас принято говорить. И это огромное, невероятное его достижение. Тьфу-тьфу-тьфу. На всякий случай.

Действие четвертое, главное: интерпретация текста. Тут мне и легко, и трудно одновременно. Легко, потому что достаточно прозрачно все. Да и о пьесе Гоголя столько написано, что есть опора. Трудно, потому что Валиев склонен смотреть на известные произведения с какой-то непостижимой стороны. Я знаю, что он давно хотел поставить именно эту пьесу, а жить с несбывшейся мечтой он, похоже, не умеет. И режиссер усилил гротескность и без того шаржированного до предела текста.

Получилось, что наша реальность впитала в себя не только глубину видения ужаса чиновничьего произвола, свойственную Гоголю, но и «черный юмор» Даниила Хармса, абсурдность Эжена Ионеско, и много-много чего еще. Гоголя для Гиви оказалось мало.

Режиссер спектакля всячески подчеркивает, что все на свете рифмуется. Что Россия продолжает жить так, будто не знает ни в чем меры. Что прошлое можно было бы любить, если бы получалось быть уверенным, что оно не вернется, не будет воспроизведено еще и еще раз. Что былое нужно оттолкнуть от себя, чтобы светлое будущее начало сбываться, а мы не делаем этого, не хотим, не можем… Знаете, если все это правда, то жить гораздо тяжелее, потому что чиновничество со всеми своими «прибамбасами», как выясняется, непобедимо.

Немую сцену, гордость Гоголя, обычно трактуют как Страшный суд: все уже случилось, ничего исправить нельзя. Жуть! Но что может быть ужаснее, чем повторение кошмара на более высоком уровне?

И Гиви смело меняет концовку: Хлестаков не просто уезжает, он имеет наглость вернуться уже в качестве реально высокопоставленного человека.

Он с балкона взирает на своих знакомых из города N, он до предела уверен в себе, ничто его не смущает. И если такая круговая замкнутость и есть правда сегодняшней жизни, если это непобедимая реальность, то смириться с ней как-то невозможно.

Все, что случается в культуре, что пишется, ставится, снимается на камеру, прошлым не становится. Оно существует в пространстве и во времени, только иногда затихает на короткие или длинные промежутки. Но Гоголь, увы, – живее всех живых. Странно при этом, что отношение к его героям не совсем отрицательное: оно расположено где-то между неприятием и состраданием, его можно назвать милосердием, потому что гоголевские персонажи так обаятельны, ей Богу.

А еще удивительно, что при такой невероятной даже для оголтелых взяточников и чинуш ДУШевности жителей России, у нас абсолютно безДУШное государство (сплошные «мертвые души»), которое никаких усилий не предпринимает, чтобы нам с вами понравиться, чтобы достичь какой-то взаимности и любви от своих граждан. Так было и так есть. Неужели так будет?

Мне искренне хотелось бы, чтобы Гоголь устарел!..