Карта «Ингушетия: Территориальные изменения в 1931-1957» (Институт этнологии и антропологии РАН, 2013).

В серии «Народы и культуры», издаваемой Институтом этнологии и антропологии РАН,  вышел  в свет том  «Ингуши».  Поздравляю всех коллег с изданием, с которым всем будет интересно познакомиться.  Не имея пока самой книги, я уже получил к сведению один из сопровождающих его картографических продуктов. Пользуюсь скромной возможностью оценить карту, — пока без знакомства с текстом самого издания.

 

Понятно, что авторы-составители тома из Ингушетии пожелали указать в издании территорию, которая входила некогда в состав Ингушской автономии, а затем и Чечено-Ингушской автономии.  Прежде всего, речь идет, конечно, о части Пригородного района.  Московские редакторы, видимо, согласились с настоятельной просьбой – в итоге имеем «карту Степанова».

И здесь есть два разных вопроса: (а) сам смысл размещения такой карты в академическом издании; и (б) качество, корректность карты.

Начну со второго вопроса, чтобы был понятен ответ на первый.

По конкретным фрагментам:

На карте Степанова указано:

1. Земли, переданные Моздокскому району в 1931 году.

В действительности эта территория не входила в состав Ингушетии, ни до 1931 года, ни когда-либо ранее. Этот фрагмент  – часть Курпского района Кабардино-Балкарской АССР до 1944 года и к Ингушетии отношения не имеет.

Далее, на карте Степанова указано: «2. Земли Пригородной зоны и г.Орджоникидзе, переданные СОАССР в 1933 году». («Академической» аккуратности ради, — АССР образованы здесь только в 1936 году).

В действительности никакая из частей города Оржоникидзе не входила в состав Ингушетии в 1933 году, чтобы «быть переданной». Город никогда не был разделен, ни по Тереку (как в карте Степанова), ни как-либо иначе. Это исторический миф о том, что «левый берег города  входил в Северную Осетию, а правый – в Ингушетию». И В.В.Степанов своей картографической поделкой сей миф  решается «авторитетно» поддержать.  В реальности статус города Орджоникидзе  1933 году – «город краевого подчинения»,  территория которого на правах отдельного округа не входила ни в состав Северо-Осетинской АО, ни Ингушской АО.  Город был целиком передан в состав Северо-Осетинской АО в 1933 году, но вовсе не «из состава Ингушетии», как можно понять из карты.

Я не буду обсуждать здесь политическую линию, которая стояла за таким изменением в 1933 году и то, что такое изменение не было единственным и изолированным событием в советской политической истории  Северного Кавказа. Здесь я говорю лишь о «карте Степанова»:  она  есть фальсификат, на который теперь как на «документ» – с грифом и печатью от Института этнологии и антропологии РАН  – будут ссылаться многие поколения историков, полагающих, что их случай исключительный. Они будут теперь с новой, «академической»  основательностью  сообщать своей аудитории о  «принадлежности правобережной Владикавказа  Ингушетии до 1933 года». Это будет очень помогать осетино-ингушским отношениям.

Дальше по этому фрагменту: кроме самого города есть еще два разных участка, которые проходят на карте без их различения  под цифрой 2.  Часть территории, ныне подчиненной Владикавазской АМС  (села Балта-Редант) к югу от самого города,  действительно входила в состав Ингушской АО с 1924 по 1944 год. Здесь также неверно указывать «передана в 1933».

Дальше по фрагменту: еще одна часть из указанной территории под цифрой 2 (Ларс-Чми) к югу от города на границе с Грузией также не была «передана в 1933 году». Эта часть никогда не входила в состав Ингушской АО ни до 1933 года, ни после.  Здесь еще один эпизод – маленькой, но все же фальсификации, созданной  на высоком уровне Института этнологии и антропологии РАН.

Далее на карте Степанова указано:

3. Земли Малгобекского района, переданные в состав Северной Осетии в 1957 году.

Верно, земли входили в состав Ингушетии, но включены в состав Северной Осетии не в 1957, а 1944 году. Что касается маленького фрагмента на северо-востоке – он не был в Ингушетии, а был частью Сунженского казачьего округа, а затем – Чеченской АО, куда этот округ был включен в 1929 году.  Малость этого фрагмента, тем не менее, позволяет сказать, откуда Степанов взял материал для своей карты – это вовсе не подлинные документы, а газетные  публикации некоторых ингушских авторов времен 1991-1992 года.

Наконец,

На карте Степанова указано: «4. Земли Пригородного района», переданные СО АССР в 1957 году» (в действительности —  переданы СО АССР в 1944 году, после выселения ингушей).

Вот для этого, собственно, карта и помещена. В этом ее смысл: она напоминает и питает болезненную историческую травму ингушей, связанную с депортацией 1944 года. Травму, связанную с тем, что эта территория стала и уже 70 лет остается частью Северной Осетии.  Болезненность травмы сохраняется и будет долго препятствовать пониманию того, что данная территория уже не будет прежней («до 1944 года») и что она уже давно стала общей родиной – и ингушей, и осетин, десятки тысяч которых здесь родились и выросли после 1944 года. Не скажу здесь, что и осетины хорошо понимают, что это и ингушская родина тоже.

«Этническая родина», —  осетинская ли, ингушская, любая другая – она далеко не всегда имеет устраивающие всех границы. Эти границы зачастую вообще  не имеют характера разделительной линии, — линии, разделяющей на «хозяев» и «гостей», на «наше» и «ваше».  И когда начинаются ученые определения  «самых справедливых границ», а затем еще политические требования о том, чтобы  сопроводить эту  «историческую справедливость» административно-политической линией – за этими усилиями ясно видна претензия на исключительность коллективных прав  на эту общую родину. Оба народа имеют дело именно с этим явлением, и обоим рано или поздно предстоит преодолеть синдром исключительных прав на часть общей для них родины.

И  вот такая  болезненная тема затрагивается эдаким образом в научном, этнографическом издании. Зачем? Зачем здесь этот политизированный продукт с нагромождением симптоматических ошибок?  Чтобы сказать – «без Пригородного никак», «без возобновления территориального вопроса – будущее Ингушетии невозможно», «исконные земли, под осетинской оккупацией»?

Данная картографическая поделка вновь «академически» науськивает ингушей на осетин. Если бы продукт появился в Назрани, можно было бы понять. Нахождение его в издании Института этнологии — стоит удивления.  Хотелось бы узнать у уважаемых мною людей – а что, Валерий Александрович, может вы полагаете, что этот болезненный осетино-ингушский сюжет недостаточно подогрет в настоящее время? И надо еще походя угольков подбросить?

А потом мы будем читать в вашем поучающем историков-провинциалов тексте о том, как же все-таки плохо, как глупо, когда они своими писаниями питают исторические травмы, бередят и оживляют старые раны…  Валерий Александрович, может уже достаточно сделано ошибок и глупостей и в политике, и на бытовом, человеческом уровнях, чтобы делать новые – на уровне академическом? Или академические провокации остаются в репертуаре конструктивистского, «творческого символического действия»?

Тогда, может быть  Институт этнологии и антропологии РАН  продолжит,  разовьет этот интересный опыт и прецедент  из тома «Ингуши»:  и станет помещать в каждом томе серии «Народы и культуры» карту с указанием «отторгнутых» и «переданных» территорий? Чего же такая избирательность? Прекрасно смотрелись бы карты «переданных земель» в томе «Калмыки» (привет астраханцам);  карта «переданных земель»  с Сочи и Красной Поляной — в томе «Абхазы»; карта «отторгнутых земель» от Азовского до Каспийского моря, от тех же Сочей и Анапы до Сунжи — в томе «Адыги». Вряд ли только поместится – придется делать большущий вкладыш.  Замечательно бы смотрелась в томе «Чеченцы» детальная карта Ауха и сети чеченских хуторов на Терско-Сулакской равнине аж почти до Каспия. Обязательно надо было бы включить в данный том и карту Сунженского округа, «переданного в состав Ингушетии». Это бы так освежило историческую память и ой как академически  «помогло» двум вайнахским народам в их внутрисемейных делах. Увы, карта не присутствует. Странно, что и «Народы Дагестана» как-то обошлись без карты аварских, цахурских и лезгинских территорий, «переданных» Азербайджану.   А что, том «Финны» —  будут ли снабжены картой Ингерманландии, с  «переданными Ленинградской области» территориями и «приютом убогого чухонца»?  Да и осетины нашли бы кому нарисовать – по Вахушту – «там, где была прежняя Овсети». И, наконец, где же карта русских «переданных земель» в томе «Русские»? Сейчас была бы очень кстати для нашей текущей федеральной политической повестки.  Вот была бы помощь от Института этнологии…

Или для всех таких гипотетических изысков в Институте этнологии нет агрессивного заказчика, уверенного в исключительности  своего случая?

Артур Цуциев

29 апреля 2014 г.

 

• «Народы и культуры»
• Артур Цуциев
• Ингушетия
• РАН
• Северная Осетия