Неизвестный Билар

23.08.2013 Gradus Pro

С чего начинается Родина? Для большинства моих соотечественников с короля Артура, алан, скифов, кроманьонцев, ну и, если повезет доказать генеалогию, велоцираптора осетиникуса — славного предка всех ныне живущих осетин. Для меня родина начинается с отца. Им же и заканчивается. Думая об этой национальной особенности, болезненной попытке найти смысл и славу лишь в прахе предков, я понял — это индульгенция самим себе, своего рода национальная амнистия. Мол, были славные времена и герои и прошли. Чего еще рваться в бой? Вот она, героическая история, на полке лежит.  Протри пыль раз в год, исполни магический осетинский ритуал тотемизации, выпей за упокой предков, и желательно ведро, и гордо воруй дальше. Самому быть никем не надо. Да и куда легче любить мифического Артура, чем реального соседа или своего руководителя, делающего что-то для людей сегодня, сейчас. Такая вот диоптрия — национальная дальнозоркость. Далекое и мертвое чтим и помним, а живое и славное — ну хоть убей, нет. Неспроста все это…

Собственно, можно было бы на этом и закончить, но коль скоро я взялся написать статью о «неизвестном Биларе», то надо переходить к сути. А суть такова: жил-был человек, волею судеб вознесенный на вершину власти. Ну спишем это на игру темных сил, хотя я лично верю в предопределенность событий и явлений. Дальше — больше. Человек сработался со временем и людьми, сумел аккумулировать ресурс тогдашней политической системы, причем,  заметьте, аккумулировать не на благо семьи и кармана, что ныне звучит просто сюрреалистично, а на благо руководимого им народа. Затем кульминация и, как и полагается по законам жанра, драматический финал жизни и карьеры. Что поделаешь — драма есть драма. Он ее сыграл, как мог.

Вряд ли тут  уместно обсуждение его неудач и достижений. Пусть едят свой хлеб историки. Я лишь немой свидетель траектории полета, который он совершил. Мальчик из богом забытого села, ставший лидером нации не по чину, а по сути. Да… впечатляет…  Я часто сравнивал себя с ним, понимая, что должен как-то этот полет продлить. Обязан. Каков был выбор? Жить в тени монумента, укрывавшего своей тенью в зной и согревавшего в морозы? Жить на перине фамильного ресурса? Да бросьте! Мелковато было. Он, сын крестьянина, не был таков. Чего же мне было прятаться? Стать обычным чиновником, пусть даже президентом, но ОБЫЧНЫМ, ну на худой конец ОБЫЧНЫМ певцом? Исключено! То еще наследство, что ни говори…  Когда за спиной простые масштабы и точка отсчета проста, жить, не оглядываясь на своего венценосного родителя, — счастье. У меня этой возможности не было и нет. Позади он. Слышу его дыхание. Вижу его глаза. Его фраза после моего решения выбрать карьеру артиста: «Заур, в нашем роду шутов не было!» Как хлыстом по спине. Что я должен был возразить ему? Что люблю это, живу этим, слышу ночью музыку, а днем хожу на ненавистные мне лекции в университет? Я смолчал. Но из кожи вон лез, чтобы доказать ему и всем — не шут, а исполнитель. Хороший исполнитель. И он понял, пусть и поздно. Все в той же манере в год смерти сказал: «Да, ты лучший шут. Поставь-ка мне что-нибудь послушать».

коллажкабалоев

Отец, отец… Каким ты видел меня? Чем могли мы заполнить дистанцию двух поколений, пролегавшую между нами? Я, поздний сын, разве мог я задержать на себе твое внимание, прикованное к работе, столь тобой обожаемой? Разве для пеленок и дневников ты был рожден? В твоем выборе приоритетов я и семья были не в первых строках, увы. Кто-то сказал: «Сына воспитывает полоска света под дверью кабинет отца». Чушь! Сына воспитывает сам отец. Его голос и рука. И ничего более. Не бьешь сына — не любишь его! Отец меня бил. Раза три от силы. Но обидно было до слез. Не больно, обидно, что не оправдал, не смог, разочаровал. Сын не может быть больше отца по определению. Но, черт возьми, не настолько же больше? Я сейчас понимаю, почему так часто сбегал в другие  города. Подальше от груза наследственности, от свинцового, стопудового груза имени. Сбрасывал этот вроде бы защитный бронежилет и шел налегке. В России я был просто мальчиком для битья. Не за имя и фамилию, а сам за себя. Один. Было легко и радостно жить от собственного лица, пусть и не славного, но своего. Кафказар спас меня от гибели. Но и он не в силах отменить наследственного груза. Сын за отца, отец за сына. Этого не разорвать, не отменить, не переписать судьбу, выбрав новое имя.

Я часто обнаруживаю в себе необъяснимый дух противоречия, сопротивления любому давлению.  И вспоминаю его рассказ  о том, как он от обиды маленьким мальчиком отказывался от еды, и суровый отец Емаза говорил его матери: «Ничего, пусть сидит без обеда. Поумнеет». А мама втихую носила ему еду, жалея его. Он плакал, вспоминая это. Но дух этот сохранил до конца дней. Не прогибался  ни в семье, ни в работе. Меня  злила эта внешне сухая, аскетичная форма выражения эмоций. «Заур, месть — блюдо, которое подают в холодном виде», — говаривал он, наблюдая мои метания. Слова «казнить» и «помиловать»  в его интонации звучали одинаково. Только близко знающие его могли разглядеть за этим  тяжкие раздумья и сомнения. Да, ему было тяжело быть простым семьянином, отцом, мужем. Он смотрел сквозь это в горизонт своих задач, часто не замечая рядом стоящих. Родных. Плата за историю. Потеря текущего. Он платил, мы расплачивались. «Отцу нации тяжело быть отцом своих детей», — яснее некуда.

Его радость всегда была прямо или косвенно связана с работой. Выбил в ЦК несколько миллионов на строительство объекта — счастлив. Ликование. Светится, как таз. Мать ему говорит: « Лучше бы радовался, для семьи чего-нибудь выбив!» «Мая, пойми, я не заготовитель». Воистину, для жены и слуги гениев нет. Был ли отец карьеристом? Безусловно. Но, по его же словам, скальпель в руке хирурга — благо, в руке маньяка — зло.

Он уважал амбиции, высокие стремления. Планка задач неизменно высока. Концентрация властного ресурса не ради самой власти, а ради возможности ее использования. Да, он сознательно сближался с руководством партии, с первыми лицами государства — не ради лоббирования своих интересов, а для продвижения задач внутреннего строительства Осетии.  Все сделанное при нем и было сделано в результате понимания центром задач первого секретаря. Сегодня, наблюдая вальсы первых лиц, фуршеты и тайные вечери, у меня лишь один вопрос: И ЧТО? Появился второй Транскам? Второй аэропорт? Вторая Зарамагская ГЭС? Ради чего это карьерное скалолазание? Ради каких высоких целей? Гора рождает мышь.

В семье все шло своим чередом. Отец сутками на работе. Я, увлеченный солист «Маленького джигита», на репетициях во Дворце пионеров. Вечерами ужин без отца, живущего в кабинете на проспекте  Мира,1. Мать упрекала его в том, что он женат не на ней, а на работе. Он отвечал: «Нет, Мая, женат я на тебе, а с работой тебе изменяю».  Вместе мы оказываемся лишь в месяцы летних каникул. Помню каждый день у моря. Он счастлив, мы тем более. Но и туда постоянно приезжают люди, о чем-то говорят, что-то обсуждают. Вот случайная встреча в Тессели с Брежневым. Отец улыбается, но  по стальному блеску в глазах понятно: будет сложный разговор с «шефом». Больная тема межнациональных отношений. Осетины-ингуши. В ЦК так и не поймут вплоть до 81 года всей взрывоопасности этого коктейля, «приготовленного» Хрущевым. А когда поймут — будет уже поздно. Отец это понимал, но, увы, вопросы перемещения народов были за пределами его компетенции. Год за годом он докладывал Суслову, что смешанное расселение ингушей и осетин чревато взрывом. Что напряжение растет. Просил выделить территории для моноэтнических поселений. Его не слышали. Или не хотели слышать, свалив впоследствии всю вину за события 81 года на него. Одного. Что ж, он ответил. Такова была система. Виноватый всегда первый. А кто виноват сегодня? Ответа нет.

Я не выбирал родителей. Когда я говорил кто мой отец и кем работает, меня тут же обвиняли в хвастовстве. Но чем работа первого секретаря лучше работы слесаря, врача, артиста? Чего я должен был стыдиться? Разве врача в одну ночь лишили всех регалий и статуса? Разве слесаря обвинили в национализме? Разве артиста угнали в монгольские степи строить с нуля город? Нет. Моего отца. Он спал с небес за один день. Поймет ли кто-нибудь, какое давление он испытывал? Я помню лицо матери, посеревшее от страха за нас — детей. Помню людей, набросившихся на меня средь бела дня в центре города, тащащих меня в машину. Суд, опознания, свидетельства, снова опознания… Сегодня женщина, первая, по сути,  официальная террористка, организовавшая эти похищения, калечившая жизни детей ни в чем не повинных, на свободе. И представляется  борцом с режимом (почему-то в лице его детей). Чуть ли не диссиденткой. И это все не немцы, зверствовавшие на оккупированных территориях, а мои «братья» осетины. Забуду ли я это когда-нибудь? Вряд ли.

Да, как ни крути, от прошлого не уйдешь. Я — продукт своей семьи. Отец — продукт системы, в которой быть непродуктивным было не просто стыдно, но и опасно. Люди привыкли к гиперактивному секретарю. Решили, что так и должно быть. Увы, время развеяло это иллюзии. Феномен Кабалоева так и остался лишь частным случаем из истории. Все, что было после, расставило все точки над «I». И уже никто не придет на площадь свергать власть, ибо от перемены слагаемых сумма, как известно, не изменится. Кстати, многие из бывших тогда на площади, ныне покойные и уважаемые люди, впоследствии приходили к нам в дом и в искренней беседе каялись в своем псевдо-освободительном кураже. Не стану называть имен. Они слишком хорошо известны.

Эпоха Кабалоева ушла. Так в чем же урок? Изменились ли мы во времени? Однажды, незадолго до смерти, он вдруг сказал: «Знаешь, если б я сейчас вернулся, они бы снова вышли на площадь».

Любовь или нелюбовь Осетии к Билару Кабалоеву для последнего ныне уже ничего не означает. Это дилемма лишь самой Осетии. Сегодняшней. Память людская живет не наградами и званиями, а добрыми или худыми делами. Кому помог — те чтят, кого обидел — ненавидят. Определяться по отношению к нему Осетии все равно придется. Слишком многим помог, слишком многих обидел. Понятно, что официальная оценка может и не совпадать с людской. Примеров тьма. Давай звания плохому танцору, не давай — он плох. Но реальность такова: наследие отца живо, люди по нему ходят, на него смотрят, пользуются им — и молчат… Я этого допустить не могу. Будет или мир, или война. Тишины не будет. Так или иначе, но в историю его возвращать придется. Можно выбрасывать его литературу из его же кабинета под предлогом ее партийности, ставшей вдруг неактуальной, менять интерьеры стен или даже сжечь  Обком — ничего не изменится. Кабалоева придется преодолеть в честном, открытом поединке. Передумать, перемечтать, переработать, перелюбить. Другого способа победить его нет. Босяцкие попытки игнорировать все сделанное им или метать камни в его память из-за угла неэффективны и жалки. Он будет только увеличиваться во времени. Вспомним хотя бы многолетние «картавые» потуги ошельмовать Сталина. Вся машина лжепропаганды день и ночь строчит вирши об «убийце народов», а имя живет, светит и пугает. Так в чем феномен этих людей? В мотивации. Во внутренней установке. Преодолеть вора легко — своруй больше. Преодолеть борца просто — победи его. Преодолеть героя нереально, ибо герой — конечная точка развития личности. Вершина. Последняя победа. Эти люди вершат судьбы народов, а не капиталов, домов и должностей.

Их мотивы абсолютны. Что противопоставить сталинской победе? Путинскую олимпиаду — смешно. Что противопоставить кабалоевскому Транскаму? Барсов на мосту? Еще смешнее. Только масштаб задач и чистые мотивы. Будут люди подобной мотивации, и Кабалоев уйдет в историю, перестанет быть вечно живым укором нынешним подмастерьям от власти. А не будет таковых — будет висеть бетонной балкой над головами потомков. Я искренне хочу увидеть достойных следующих. Правда, хочу.

Мое отношение к Осетии для последней ничего в принципе не значит, да и не должно значить. Скажу по-простому: я люблю Осетию, но не нынешнюю  — хамскую, лживую и вороватую. Я, увы, из других времен, с других берегов. Эту Осетию я игнорирую. Ну не вижу в упор. Смотрю, вроде вот они: люди, слова, машины… А я не вижу. Я подозреваю, что и он видел лишь свою Осетию. Осетию Баевой и Тхапсаева, Плиева и Адырхаевой, Ватаева и Зарона. Заметьте — не крестоносцев и скифов, а своих современников. Это важно понять всем нынешним. Народ живет здесь и сейчас. Любить его надо в лицах ныне живущих, а не в наскальных фресках пещер. К счастью для нас всех, он это понимал, потому и сумел сделать так много. К несчастью для себя, он не осознавал, что избыток ресурса и гиперреализация всегда, во все времена вызывают обратное сопротивление среды. Он недооценивал силу этого сопротивления. Оно было тогда. Оно есть сейчас, уже над моей головой. Ибо в ней, все по тем же законам природы, уже кем-то угадываются очертания его тени…

Власть временна. Любая. Дела — вечны. Вряд ли Кабалоев мыслил масштабами своего правления. Иначе не персистировали бы до сих пор во власти его выдвиженцы — лжекоммунисты и лжедемократы. Сегодня Осетия, увы, слабее своего прошлого. Но у нее все еще есть шанс на будущее. «Аланы, не помнящие родства» — таковы ли мы в самом деле? И оправдает ли лукавая любовь к Артуру нашу историческую слепоту и неблагодарность?

Жизнь покажет.

СТАТЬИ
12.03.2024

Торговая сеть запустила новую акцию

26.11.2023

Все, что вы хотели знать о мерах соцподдержки мам

16.11.2023

Торговая сеть запустила предновогоднюю акцию

17.10.2023

Нового министра ВД по Северной Осетии Демьяна Лаптева представили личному составу ведомства

16.10.2023

Во Владикавказе проведут рейд по незаконным нестационарным торговым объектам

13.09.2023

В Северной Осетии появился ВкусВилл

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: