Платон мне друг, но истина дороже

15.05.2017 Людмила Белоус

Наконец, я добралась до спектакля «Фатима» на сцене Осетинского театра

Часть первая. Платон мне друг

Признаюсь сразу, что неплохо знакома с Тамерланом Сабановым и восхищаюсь им искренне и самозабвенно. Он великолепен: талантлив, позитивен, обожает подопечных студентов и вкладывает в них буквально все, что у него есть, причем, даже этого ему кажется мало. Он всегда улыбается, и это не американская дежурная улыбка, а искреннее душевное принятие жизни, любви к ней, понимания того, как много прекрасного и удивительного вокруг. Он обладает уникальным чувством юмора и легко, «по щелчку» включается в игру с собеседником, подхватывая его настроение. Иногда я бываю свидетелем того, как он, Тамерлан, Гиви Валиев и Александр Битаров в деканате факультета искусств спонтанно устраивают балаган, веселее и ярче которого я вообще ничего не видела: все мировые сцены, ставящие лучшие комедии на свете, отдыхают, потому что это сиюмоментный, ошеломительный и честный «театр». До такой степени красивый, что ни разу никому из свидетелей в голову не пришло это записать на камеру: все бывают вовлечены до беспамятства.

И еще Тамерлан человечен. Не потому, что так правильно, а потому, что он такой на самом деле.

Часть вторая. Но истина дороже

Наконец, я добралась до того, что уже назвали большим событием, до спектакля «Фатима» на сцене Осетинского театра. Событие я увидела, а спектакля нет. Быть в подобной ситуации голословной просто преступно, поэтому попробую объяснить свою позицию. Но для начала в сто какой-то раз повторю, что восприятие произведения искусства носит субъективный характер, поэтому ни в коем случае не хочу обижать тех, кому понравилось.

Представьте себе, что археологи, не приложив больших усилий, почти на поверхности обнаружили осколки великолепной вазы. То, что она великолепна, лишь угадывалось, потому что осколков было минимальное количество, но на них было нанесено изображение, которое казалось всем знакомым, но никак не прочитывалось полностью. Историкам хотелось сделать реконструкцию, восстановить отсутствующие детали, но это было невозможно. А те кусочки, которые все-таки сохранились и дошли до наших времен, поражали своим потенциалом: линии были нанесены очень талантливым человеком, это нельзя было оспорить. Находка в стиле «воспоминания о шедевре». Вот так примерно мне пришлось себя почувствовать на спектакле, потому что Коста Хетагурова на сцене не было. Он, конечно, присутствовал в театре, но в головах зрителей, которые его любят, в каких-то намеках на него актеров, но никак иначе. Если бы спектакль посмотрел человек, который о Хетагурове ничего не знает, то он удивился бы, что осетинский народ считает его своим духовным лидером, серьезным и глубоким писателем и вдохновителем всей последующей осетинской культуры.

Это главная претензия. Все остальные гораздо более мелкие по сравнению с этой.

Одно из главных достоинств хетагуровской поэмы, написанной на русском языке, — недоговоренность. И этой составляющей история Фатимы на сцене Осетинского театра лишена. Упомянутая мной ваза дорисована без учета того, что «предлагалось» ее создателем много десятков лет назад, по не совсем понятным критериям, явно не предусмотренным самим Коста. А зачем?

Большую часть претензий адресую автору текста Тотразу Кокаеву. Есть все-таки почти святые вещи, которые не стоило трогать, потому что они ценны для любого носителя осетинского языка. Есть исторические и этнографические факты, упомянутые Хетагуровым, которые нужно было оставить в том виде, как они представлены в поэме.

Почему война русско-турецкая? Почему не сохранена вера героев хетагуровской «Фатимы» (они были мусульманами)? Почему, наконец, Фатима, яркая носительница национального менталитета, да еще и воспитанная в княжеском доме, САМА приходит в убогое жилище Ибрагима? В фильме, который мы все любим и знаем, есть извиняющий Фатиму разговор с Ибрагимом в лесу, в котором она понимает, что может так поступить и, судя по всему, именно во время этого эпизода принимает решение. Сам Коста намеренно умолчал об этом эпизоде в поэме. В силу своей деликатности, наверное. Но авторам спектакля хетагуровской деликатности не хватило.

Не показалось мне правильным и то, как представлены похороны. Не убедил разговор мудрого Наиба с дочерью, когда он, уже умерший, то есть все видящий и имеющий возможность знать даже о человеческих помыслах, находящийся в ином измерении, хотя он и при жизни, в чем я уверена, все про своих детей понимал, пытается убедить ее отнестись к брату с сочувствием.

Из текста ушло благородное умолчание, которое есть в поэме, поэтому герои спектакля выглядят не так мощно и таинственно, не так романтично и возвышенно. Не так!

Не хочется мелочиться со своими «почему». И упомянутых вопросов достаточно, чтобы обидеться за искажение авторского замысла.

Я поймала себя на мысли, что никак не хочу переходить к режиссуре, потому что даже не знаю, что именно сказать об этом. Спектакль энергетически очень вялый, а мог бы быть по-шекспировски трагичным, то есть трагичным глобально, насмерть и вдребезги. Так, чтобы комок к горлу подступал, чтобы до костей пробрало, чтобы все в слезах уходили.

Что помешало? Не берусь точно ответить на этот вопрос, но предполагаю, что помешали перебивки ритма. Похоже, что автор сценария и режиссер хотели включить «качели», когда очень страшные моменты чередуются с веселыми, танцевальными и другими развлекающими и отвлекающими сценами. Это можно было делать в начале спектакля, но в конце, когда нарастает напряжение, его нельзя постоянно «сбивать». Только включишься в переживание, девушки веселятся у родника, только начнешь сочувствовать трагедии, пастухи веселятся… В конце все-таки вектор зрительского напряжения нужно вести только вверх, а потом придумать катарсический момент, который бы всех в зале «на лопатки положил». Женщина в красном с ребенком на руках, которого она протягивает зрителю как некое доказательство не совсем понятно чего именно, – это настолько в лоб, что начинаешь сомневаться в своем умении понимать символы. Неужели можно так грубо?

Не выдержан стиль. Если речь идет о монументальности, характерной для осетинского театра, то к чему переодетый в девушку пастух? И монументальность предполагает очень высокую степень условности, а тут масса реалистичных моментов и деталей. А если речь идет о реализме, то почему так много статики в игре актеров? Есть масса сцен, участники которых просто стоят (или сидят) и произносят монологи. Спектаклю явно не хватает движения, воздуха, мобильности, динамики. Реализм – это, по Станиславскому, наличие четвертой стены, то есть игра такого уровня, когда зрительного зала как будто не существует, но актеры, занятые в «Фатиме», постоянно ориентированы именно на зал, до неестественных моментов: влюбленные должны друг на друга смотреть, а не на зрителей; доверяющие друг другу отец и дочь тоже как-то могли бы встречаться глазами, когда идет трудный разговор…

Актеров жаль. Им было очень трудно. Они, бедолаги, бились головами о скалы сценарных и режиссерских ошибок. Но все равно есть удачные моменты. Конечно, есть.

Статика, положенная в основу спектакля режиссером, усугублялась для мужских персонажей наличием головного убора, который практически скрывает мимику. И тут должна была бы, по логике вещей, вступить в дело пластика. Телом можно показать абсолютно все переживания. Это было бы чрезвычайно интересно. Меня потряс проход Александра Битарова по лестнице в конце, когда он совершил то, что совершил. Его согнутая спина, такой неуверенный шаг, лишенный теперь уже княжеского достоинства, его выразительно поникшие плечи, опущенная голова, которая не привыкла пребывать в таком состоянии… Это просто блеск. Но для данного спектакля это осталось только продемонстрированным Битаровым актерским потенциалом: мы не увидели возможностей актера во всей красе.

У Сослана Цаллаева (Ибрагима) с пластикой похуже, но и ему статичные сцены не дали шанса показать все то, на что он способен.

Фатима (Залина Галаова) в ряде моментов ошеломительна. Залине все подвластно! Но почему-то ей приходится на повышенных тонах разговаривать с Джамбулатом прямо возле спящего в люльке ребенка (нереально, чтобы мать так себя вела)… Это мелочь, но характер героини не выдерживается, ломается. Она ведь гордится своим материнством и оскорбляет ее именно то, что Джамбулат с презрением относится к ее сыну. И вдруг кричит над ухом этого самого сына, не боясь его разбудить…

У Хетагурова (я специально перечитала) нет четкого указания на то, смогла ли Фатима именно полюбить Ибрагима или она уважает его как своего супруга, ценит, понимает, как это делает Татьяна Ларина у Пушкина: «Я другому отдана». Но трагедия получилась бы ярче, по-моему, если бы мы увидели Фатиму, которая любит Джамболата. Это повысило бы градус! Хотя и в предложенной трактовке, когда Джамболат ей практически ненавистен, есть выпадения из линии характера, которые режиссер обязан был устранить.

Сумасшествие сыграно отменно! Даже не представляю, как это трудно, но героиня у нас в театре есть. Тут без «браво» не обойтись.

Меня не убедили образы Смерти (грим – несомненная удача) и Любви. Они, как правильно указал Эдуард Дауров в статье «Безусловная условность» («Северная Осетия» от 4 мая) слишком прямолинейны и предсказуемы. Смерть еще как-то уместна, а Любовь вообще как-то невразумительно выглядит. Кстати, я не стала повторять то, что упомянул Эдуард Дауров, потому что с большинством его наблюдений не могу не согласиться. Кроме упреков в адрес декораций. Мне как раз показалось, что с этим все нормально (художник спектакля – Эмма Вергелес), особенно впечатлил занавес в стиле, который теперь называют «бохо». Чудесно. Хотя вопрос о неоправданном разностилье и в декорациях присутствует.

Безусловное украшение спектакля – песни и танцы. Это получилось, слава Богу, на все сто процентов. Даже на двести и триста.

И вот еще о чем. Руслан Мильдзихов, министр культуры, как сообщалось в прессе, сказал, что нужно было выстраивать линию взаимоотношений героев «тоньше». Я не понимаю, что именно он имел в виду. Можно, по-моему, как угодно: и тонко, и широко, и маслом, и акварелью, можно даже графикой, но просто нужно выдержать избранную стилистику до конца и донести до зрителя причины своего выбора. Например, сделать спектакль реально черно-белым, как старые фотографии…

Но меня другое напугало. Спектакль «Фатима» породил желание министра возродить художественные советы. И как-то, знаете, очень это похоже на цензуру. А кто судьи? Кто будет определять, как надо и как можно? Кто эти уважаемые люди? Я повторю то, что сказала в самом начале: искусство – дело «добровольное». Я слышала много хороших отзывов о «Фатиме», даже восторженных. Я их разделить не могу, но я абсолютно и совершенно рада, что это событие состоялось. Не ошибается тот, кто ничего не делает. А если бы был упомянутый художественный совет, то еще не совсем ясно, пропустили бы спектакль или нет.

Кстати, есть идеальная система таких советов, которая существовала в Древней Греции. Там была специальная школа, куда внимательные педагоги отбирали лучших и талантливейших. И если школа получала заказ на изготовление какой-нибудь статуи, к примеру, то выполнение макета поручалось сразу 5-7 выпускникам. Они работали отдельно друг от друга, а потом предъявляли свои работы ДРУГ ДРУГУ ЖЕ! Велось голосование, в котором можно было назвать только два имени. Первое, естественное, свое (Какой же художник откажется считать собственное детище лучшим из лучших!), а второе – чужое. Кто собрал больше голосов – тот и победитель. Более того, все остальные макеты, не победившие, тут же уничтожались полностью до состояния пыли, потому что греки были уверены: в искусстве имеет право на бессмертие только самое-самое. Вот это я понимаю. А все остальное – нет.

Вы можете сказать, что я против советов, а сама критикую. Но есть весьма существенная разница. Совет сможет решение принимать на базе своих обсуждений, а то, что делаю я, – околотеатральный треп. Не более того.

Руководить искусством, направлять художников – дело провальное. Пусть уж они сами ошибаются. И все претензии, которые высказаны выше, порождены обидой за художника Коста, которого я люблю. Хотите искажать, преобразовывать или дополнять тексты и смыслы – пишите сами. А к святому нужно относиться осторожно, трепетно и ответственно.

фото Константин Фарниев (15 регион)

Читай самые интересные новости Градуса в Telegram!