Я всегда гордилась тем, что ни разу в жизни не лежала в больнице (роддом в 1984 и 2013 годах ни в счет).  И упоминая об этом, я не забывала рассказать о дяде, который к 65 годам имеет голливудскую здоровую улыбку, заглянуть за которую не довелось ни одному стоматологу. И о деде, дожившего до почетных ста лет, почти не болея.

Крепкая семейная генетика, не попавшая под жернова отечественной медицины, оберегала меня до поры до времени. Но вот настало время и мне испытать гордость на предубеждения — в последний день марта мы с трехлетней дочерью попали в инфекционное отделение Детской республиканской клинической больницы. В красивое здание с ионическими колоннами, в палату на восемь коек. Но рассказать я хочу не о трудностях пребывания в российской больнице, о которых ничего нового не скажу, а о том, что меня поразило и продолжает поражать в отношениях матерей и их маленьких детей.

Когда мы немного отошли от шока и стали понемногу осваиваться в новых декорациях, я сразу обратила внимание на маленькую симпатичную девочку трех лет, которая в этот момент лежала под капельницей. Одна рука была приспособлена под катетер, а вторая вяло отбивала воздушный шарик, который ей бросала другая девочка лет десяти. Мама малышки лежала рядом и разговаривала по телефону. Вынужденное нахождение рядом сделало меня свидетелем семейных неурядиц, о которых стало ясно по монологу молодой мамы — муж сидит в кабаке вместо того, чтобы проведать семью в больнице, не выполнил просьбу принести еду и т.д. И эта «надстройка» какое-то время ограждала меня от осуждения молодой мамы, которая всячески на это провоцировала своим отношением к больной дочери – «не рассыпай мозаику», «не приставай ко мне», «писай в памперс» (малышка хотела пописать в туалете). В общем, было видно, что каждое движение дочери вызывает у нее раздражение и, в принципе, лучше б ее не было. Я старалась, старалась, старалась не думать плохо. Какая мама не впадает в такие состояния? А тут еще муж ведет себя как чужой, тут только сочувствовать. И я сочувствовала…

Наступила ночь. Тяжелая душная ночь, под которую пытались уснуть  больные дети и их родители. В два часа ночи проснулась с криком эта малышка и плакала, не переставая в течение тридцати минут. А мама пыталась ее успокоить своим нервным усталым голосом: «ты ненормальная», «успокойся», «да замолчи ,ты», «я бабайке тебя отдам».

А я лежу и уже ей не сочувствую. Ведь, в таких ситуациях надо просто ласково что-то говорить и обнимать. А не убивать словами. Лежу и думаю, что вот эта истерика — результат отношения мамы, ее неласковости, равнодушия. Ребенку просто не хватает любви и уверенности в том, что все в этом мире хорошо. По-крайней мере, пока он мал. А когда повзрослеет, то любовь, укрывавшая его в детстве, будет помогать ему справляться с бедами уже во взрослой жизни, даже когда мамы не будет рядом…

Я хочу повторить: каждая мама выгорает и срывается, и это не значит, что она не любит своего ребенка. Но когда срыв становится перманентным, тут уже закрадывается подозрение, что ребенок ни к чему, просто это само собой разумеется, что бывают дети. Но что дети нуждаются в любви — это теория, которую, оказывается, надо доказывать. Самое печальное в этой истории то, что дети любят и таких мам — грубых, равнодушных, замкнутых в собственных проблемах, и они даже не знают, что может и должно быть иначе.

В ту ночь успокоила ревущую девочку не мама, а медсестра со шприцом. А утром мои возвышенные размышления о природе любви были прерваны признанием мамы, что, оказывается, малышка плакала от того, что ее укусил комар. И я даже обрадовалась.

А может, правда? Может, это я излишне сублимирую свой материнский опыт, переживая каждое резкое слово и повышенный тон, сказанный в адрес Полины? И впадаю в крайности, говоря самой себе: вот эта равнодушная мама – твое зеркало, такой станешь ты, если будешь излишне эгоистичной и зацикленной на самой себе и «проектах»?

Но и эти размышления были разбиты в пух и прах на следующий день, когда другие мамочки и медперсонал, наблюдая истерики Полины, стали говорить о том, что у меня ангельское терпение. Ангельское? А разве это не естественное терпение по отношению к дочери, которая лежит под капельницей и с первыми лучами солнца встает, чтобы получить два укола, а с последними еще три?

«Нет», – говорит мне санитарка в летах, – «ты сейчас ее избалуешь, и она когда выздоровеет, будет продолжать капризы». «Когда выздоровеет, тогда я и буду строже», – ответила я и поняла, что мое поведение было далеким от нормы, принятой в левом крыле инфекционного корпуса.

Но четвертый день пребывания в больнице опять перевернул все с ног на голову. Вместо той малышки, которая горько плакала ночью и хотела писать в туалет, а не в памперс, в палате появился очаровательный мальчик-первоклассник и его молодая красивая мама, приехавшие к бабушке во Владикавказ на каникулы из Цхинвала. Мама так трогательно заботилась о сыне – кормила с ложечки, поила с чашечки, провожала в туалет, нежно обнимала и ласково разговаривала, что мир в моих глазах принял привычные очертания, и я поняла, что все будет хорошо.

На следующий день нас поздравили с хорошими результатами анализов и выписали.

Читай самые интересные новости Градуса в Telegram!