Аслан Хетагуров: Я критично отношусь к своим «вытворениям»

Заслуженный художник РСО-Алания Аслан Хетагуров – автор и соавтор  таких известных в республике работ, как мозаичное панно «Великая Отечественная война» Мемориала Славы, роспись сквера на ул. Кирова, роспись Крестильного Храма в Соборе Святого Георгия и многих других.

В двух словах описать Аслана нетрудно — честный, открытый, прямолинейный, патриот… Сам про себя Хетагуров говорит еще короче: «Упрямый туалец».

То, что краткость – сестра таланта, мы знали оба, но это не помешало нам проговорить почти шесть часов…

– Аслан, ты с детства начал рисовать?

– Я в детстве был неуправляемый. Сейчас, ругая своих трех сыновей, когда они натворят что-то, я начинаю вспоминать, что сам вытворял, и моя злость сразу уходит. Было дело, мы в детстве даже трамвай на ул. Чапаева с рельсов спустили. Это накануне мы с другом посмотрели фильм про партизан…

– И решили пустить трамвай под откос?

– Ну да, реши попробовать, у нас получилось (смеется). Он, правда, не опрокинулся (с сожалением в голосе). Милицию вызвали, узнали, чьи дети. Штраф был. Я это к чему говорю? Я не рисовал в детстве. Я, скажем так, озорничал, и дома не знали, что со мной делать, как успокоить. И как-то случайно мне в руки попала коробка с пластилином. Я начал лепить. И успокоился.

– То есть тебя это так увлекло, что ты стал постоянно этим заниматься?

– Да. Я 4 года проходил во Дворец Пионеров. Там был очень хороший преподаватель Керакозов, Царствие ему Небесное, он руководил скульптурным кружком. И отец меня туда привел, когда узнал о моем увлечении.

– Сколько лет тебе тогда было?

– Дошкольный возраст, 5-6 лет. Потом первый-второй классы я тоже ходил туда. Со мной тогда в кружок ходил и Георгий Сабеев, сейчас наш заслуженный и известный скульптор. Короче, с этого все и началось. Свой первый урок очень хорошо запомнил. Как отец привел меня, передо мной шлепнули кусок глины со словами: «Сделай что-нибудь». Я что-то там замутил, преподаватель сразу отцу и сказал: «Ты иди, это наш человек». А уже потом, намного позднее, я начал рисовать. Интересно, что по прошествии времени, когда я учился на втором курсе Академии, к нам пришел преподавать Александр Быстров – мастер с большой буквы, автор большого полотна «Александр Невский» и многих других.  На сегодня это один из самых крутых рисовальщиков  России,  он-то и стал моим «шефом».

Быстров на первом же занятии посмотрел внимательно на мой «рисунок» и спросил:  «А вы раньше лепили?» Я говорю: «Да нет». А он настаивает, я говорит, вижу, что вы раньше скульптурой занимались: «У вас совсем другое видение трактовки объема». Он всегда со всеми на «вы» разговаривал. «С вами, – говорит он, – можно работать, хотите вы или нет, но рисовать я вас научу».

Я не был никогда отличником, и не стремился им быть, главное для меня – чтобы всё было сделано профессионально! Есть тысячи художников, которые хорошо копируют с натуры, но в нашем деле не это главное. Важнее голова, композиции, сюжеты, идеи чтобы в ней были. О Быстрове у меня остались только хорошие впечатления. Если я что-то и понял в рисунке, то это от него. Поразительно, как он сходу увидел, что я начинал со скульптуры.

– Я понял, к чему ты клонишь. Не знаю, читал ты или нет на нашем сайте, интервью с Асланом Дзиовым, где он высказался за возвращение худсоветов, которые и должны утверждать скульптуры, появляющиеся в нашем городе. И согласен ли ты с коллегой?

– Со своим другом и тезкой полностью согласен! А я так скажу. Владимир Соскиев – хороший скульптор, профессионал, но с неимоверной гордыней. Типа — «Аз есмь Всё! А вы никто!» Ему абсолютно все равно, как здравое, по делу, суждение коллег-профессионалов, так и мнение простых зрителей. Это ошибочный «прикол» многих  художников, живущих в Центре, в столице, они автоматически считают себя выше, умнее и грамотнее своих коллег из провинции. А ошибаться могут все, «и метры и сантиметры». Вот исправить свой «косяк» не каждый хочет и может. А «косяк» тут один – отсутствие постамента! Некоторые в Осетии, конечно, откровенно перегибают в своей непрофессиональной критике его скульптуры.

Когда только начались споры по этим вопросам, я привел пример Лазаря Гадаева, Царство ему Небесное. Он был лучший друг моего отца. Гадаев – великолепный скульптор, глубоко порядочный, верующий человек. Он намного раньше своих коллег, еще в советское время, начал делать работы на духовные сюжеты. Имя Лазарь ему же не просто так дали. Он и в личном плане человек с большой буквы был. Гадаев часто лепил Коста. Образ Коста он представлял в виде скалы, он воспринимал его как духовного лидера нации. Почему меня замыкает, когда Коста сидит на земле? Какое отношение у тебя будет к тому, кто у тебя под ногами? Ты же не будешь о муравье задумываться?! Поэтому быдло и издевается над скульптурой. Национальных лидеров, каким является Коста, на землю ставить нельзя.

Знаешь, как мне один раз сказал квайсинский шахтер, старик, когда узнал, что я Хетагуров? «Ирыстоны уыдис  иу лæг, кæцыйæн уæлдай нæ уыд, чысайнаг дæ, дыгурон æви къуыдайраг. Алчи дæр ын уыдис Ирон. Æмæ алкæуыл дæр рыстис йæ зæрдæ», — это я услышал от простого человека, трудяги, который вообще не имеет никакого отношения к искусству.

И этот старик рассказал мне историю: «У нас на руднике в царские времена работал один мужик, и вагонетка ему руку раздробила. Работать он больше не мог, а государство ему пенсию не платило. Тогда он пришел к Коста, потому что ему сказали, что только он поможет. Коста стал  писать письма Царю, и этому инвалиду, у которого было четверо  детей, дали пенсию.  Прошел месяц, и этот старик, как и положено у осетин, пришел отблагодарить Коста с подарками. А Коста ему сказал: «Если я у тебя возьму то, что ты принес, я уже не буду Коста». И выпроводил его.

– Как ты считаешь, необходимо ли профессиональное художественное образование для того, чтобы добиться больших результатов?

– Нужно ли профессиональное образование, чтобы делать операцию на сердце? Знаешь, смотря, в чем добиваться этих результатов. Для работ на продажу, коммерческих картин, хорошее образование, наверное, особо и не нужно. Сейчас время дилетантов во многих  сферах! Профи как изгои стали! Ароматизаторы взамен натурального! Заменители искусства, идентичные натуральному!

– А что с этим делать? И делать ли вообще?

– Работать. Писать. Рисовать. Думать. Чтобы зритель смотрел, видел и учился  различать «натурал» от красивенькой поделки. Но, конечно, и то и другое имеет право на существование. Каждому свое.

– Аслан, ты занимаешься росписью храмов. А какая работа в этом плане была первой?

– Это была реставрация росписей Коста Хетагурова на стенах Алагирского Собора Вознесения Господня, своего рода тоже роспись. Приходилось заново воссоздавать утраченные элементы. Это был 2000 год. Последняя реставрация была в 1958 году, тогда ею занимались московские специалисты. Правда, реставрацией их работу я бы не назвал. Изначально вся роспись была выполнена масляной краской, поэтому во многих местах эта краска со временем начала трескаться, отслаиваться, покрылась плесенью. Как работали москвичи?  Чтобы не возиться, они шпателем снимали роспись там, где она плохо держалась, и заново писали. Как мы об этом узнали? У нас были архивные фотографии, их нам дал наш известный архитектор Сослан Цаллагов, и на них видно, как роспись выглядела до реставрации и после нее. Профессионал так не должен поступать. Если ты делаешь свою работу, то делай ее качественно.

– А как реставрацию проводили вы?  

Мы поехали в Питер, нашли спецов, во главе с Евгением Павловичем Большаковым, который входит, наверное, в десятку лучших реставраторов России. И вот Большаков с тремя своими мастерами приехали в Алагир. Они и разработали методику ведения реставрации. Это долгая и кропотливая работа.

А вообще, я, когда в Питер на учебу ехал, уже четко знал, что хочу учиться на «монументалке». Я проучился в Питере шесть лет, получил академическое образование. В Академии «монументалка» считается самым престижным направлением. Я написал заявление в Мастерскую монументальной живописи профессора А.А. Мыльникова. Меня все отговаривали, говорили, что он тебя не возьмет. Все знали давнюю историю. Наш известный художник, мастер,  Батыр Калманов, бывший борец, жилистый и жиганистый мужчина, они в одно время учились с Мыльниковым, а Мыльников в то время занимался гирей. Он был крупный и сильный. И вот на одной из посиделок Мыльников начал приставать к Батыру – давай поборемся. Батыр не соглашался, отшучивался. Этот все же его достал, и Батыр не выдержал, встал и шлепнул его об пол, прилюдно. Ну, и тот на него злобу затаил. И после этого случая лет 25 он ни одного осетина к себе в мастерскую не брал. Взял только Алана Калманова, сына Батыра, и второй, кто к нему попал из Осетии, был я. А уже после меня, третьим осетином, который у него учился, был мой друг Вадим Каджаев, цхинвалец, один из лучших молодых художников Осетии.

– Недавно был совершен акт вандализма у нас в городе. Молодой человек изрезал баннеры с изображением старого Владикавказа, установленные на пр. Коста. А твои работы когда-нибудь постигала такая участь?

– Да, однажды. Испортили панно в сквере по улице Кирова.

Предыстория такова. Мы уже заканчивали работу по росписи на ул. Кирова, и когда я заканчивал работу над каретой, в которой я хотел изобразить Гаппо Баева, в этот день свою планерку там проводил мэр Шаталов. На моей памяти это единственный из мэров Владикаваза, который начинал свою работу каждое утро на объектах. Всегда сам приезжал в семь утра. У меня к нему осталось уважительное отношение.

– Реально это он был изображен в карете?

– Да. В очередной раз после планерки он нам говорит, я вам ваши деньги не отдам, если меня здесь не нарисуете (смеется). Я ему говорю: «Я нарисую, а на второй день здесь появится слово из трех букв, или что еще хуже, расковыряют всё». Но он настаивал, ну, я и сделал. Но я ошибался, его изображение продержалось не день, как я говорил, а две недели. Причем, они не слово написали, они выковыряли вместе со штукатуркой лицо. Потом мне из отдела культуры мэрии звонили, просили заново нарисовать. Я восстановил, но это уже был не Шаталов.

– Ну, раз заговорили о принципах, скажи, у тебя бывают споры с заказчиками?

– В самом начале мы набили немало шишек, поэтому сейчас стараемся работать по определенной схеме. Мы делаем эскиз, где указан стиль, цвет, показан фрагмент работы. Заказчик смотрит и подписывает. Соглашается с тем, что ему нравится. Выплачивает четверть суммы, и только после этого мы начинаем работать. Хотя деньги, заработок, Слава Богу, не главный принцип нашей работы, Монастырский Храм мы вообще бесплатно расписали. Например, никто не знает, сколько слоев мы сделали в трапезной Аланского Богоявленского женского Монастыря в Тамиске.

– Поясни, что ты называешь слоями?

– То количество раз, которое мы переписывали свою работу. Получалось, что Матушка Нонна сама иногда не знала, чего именно хотела. И она нашими руками делала эксперименты. Представь, фрагмент 3 на 3 метра с изображением Крещения. Так вот, под ней практически готовая сделанная, но в другом, более позднем стиле композиция. Практически готовая. Матушка всегда хочет, чтобы было все самое лучшее. Она планку неимоверно высоко ставит. Она выбрала стиль VIII-IX века, а мы живем в XXI. С одной стороны, с ней тяжело работать, но с другой стороны, дай Бог ей здоровья, она делает все на века! 

Сейчас получится, что я хвастаюсь нашей с Захаром Валиевым работой (смеется). Недавно в Осетию приезжал Декан факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Один из самых крутых специалистов в церковном изобразительном  искусстве в России протоиерей Александр Салтыков. Он статьи на эту тему пишет, он же еще и профессиональный критик. Смотрю, после встречи с ним Матушка вся сияет. Оказалось, он похвалил нашу работу, дословно не помню конечно его слова: «Я объездил всю страну, многое видел. У вас получилось со своим стилем и душой, в то время, как по стране идет тенденция тиражирования красивых картинок. В тех изображениях нет энергии, души. Храмы не отличаются друг от друга.  У вас же все получилось».
Самое трудное в росписи храма было то, что мы с Захаром получили светское образование. Когда кто-то называет меня иконописец, я всегда говорю: «Я не иконописец, я – художник-монументалист. Я светский художник».

– Но знающий!

– Соблюдающий! Матушка Нонна нас «посмиряла» конкретно, конечно (смеется). Представь: проработал весь день, работа на всю стену. Сел перевести дух. Заходит Матушка. Смотрит. И говорит: «Что-то мне этот образ не нравится, может, другой попробуем?»  А если ты лик поменяешь, надо все менять. И меня замкнуло. А уже был вечер, десятый час. Я взял ведро с белой краской и всё закатал. Психанул. Никому ничего не сказал, не нагрубил. Просто молча закрасил. А  ночью, после Полуношницы, туда приходили монахи, и они привыкли уже к этому образу. И одна монахиня, Схимница матушка Минодора, она уже в глубоко преклонном возрасте, когда увидела, села и как начала плакать. «Зачем, – говорит, – вы спасителя закрасили? Я ему молилась, он был именно таким, как я его себе всегда представляла».

Потом на второй день Матушка пришла и говорит «Что, психанул, да?». Я говорю, нет (обманул, конечно).

– Но Матушка Нонна же тоже в прошлом светский человек. Она получила профессиональное образование. Была успешна в своем деле, работала на ТВ…

– У нее от природы фантастически тонкий вкус. Она может вообще не «врубаться», просто сказать «мне вот так нравится». Потом ты начинаешь профессионально это копать, копать и оказывается, что это на самом деле было самое единственно правильное решение.

– Чутье?

– Это, наверное, Божьи дела, она не вольна в своих поступках, это, по-моему, дано ей сверху. Я в этом убедился.

– Как-то ты говорил, что первое впечатление о своих студентах у тебя складывается по той музыке, которую они слушают. Не слишком ли предвзятое мнение, учитывая их молодой возраст?

– Ты рассуждаешь как обычный человек, а художник воспринимает музыку как образный ряд, из которого он составляет свои композиции. Вот в чем разница. И если студент слушает простенькую вещь, то соответственно и образы у него в голове такие. Я тебя уверяю в правильности данного подхода. Они могут хорошо писать портреты, а по композиции у них будет ноль. Проблема сейчас в том, что они не читают, не смотрят, не слушают, они люди Интернета.

На меня самого, например, в молодости, большое влияние оказало творчество Виктора Цоя. Я вырос на его образах. В устройстве хода моих мыслей в подростковом возрасте принял участие Цой. Его стихи, его отношение к жизни. Работы я писал под его песни.

– Ты свободный человек?

– Полной свободы нет ни у кого. В душе и творчестве – да. В жизни – нет.

– А нужна полная свобода?

– Полная свобода от всего и всех попахивает дурдомом. Должны быть моральные, этические, духовные ограничения.

– Аслан, я знаю о твоем отношении к отцу. Он и был твоей главной опорой в художественном становлении?

– Отец даже не опора – это ориентир и пример Творца! Пример настоящего Творца! Поэтому я очень требователен и к себе, и к тому, что считать творчеством. Я рос на высочайшем примере отца. Как художника и как человека. Отец был честный, скромный, открытый человек. Он жил искусством.

У него была мастерская в начале проспекта, возле булочной. Работал там до глубокой ночи, часто без обеда и ужина. У него в мастерской собиралась вся наша интеллигенция, все писатели, музыканты, художники, Шамиль Джигкаев, Камал Ходов, Ахсар Кодзати и многие, многие другие.

– У тебя бывают сравнения, как бы на твоем месте поступил отец?

– Бывают и очень часто не в мою пользу.

– Много ли у тебя близких друзей из числа художников?

– Нет, не много. Их, друзей, реальных, настоящих, вообще много не бывает.

– Есть любимый цвет? Или, может быть, сочетание цветов?

– Все зависит от настроения, душевного состояния на момент написания работы. Но я очень люблю оттенки серого и охру. Не люблю обильный цветовой хаос.

– А есть ли темы в живописи, которые не привлекают художника Аслана Хетагурова?

– Да, конечно. Каждый выбирает что-то свое, на основе собранного в памяти, в меру своего таланта. Не люблю «пустых» картин, готовых к употреблению, без мыслительного процесса.

– А правда, что для создания шедевра  художник должен быть либо «голодный», либо пребывать в эмоциональном потрясении?

– Не знаю, пока не довелось ни опровергнуть, ни подтвердить это суждение. Я очень критично к своим «вытворениям» отношусь.

– Критично, но, как я понимаю, ты серьезно относишься к своему делу?

– Ответственно. Максимально честно. Плохую картину ты можешь снять со стены, роспись нет. Многие коллеги про нас как думают? Попали, мол,  в жилу, расписывают церкви, зарабатывают. Никто даже не думает, какая пытка идет внутри, когда ты постоянно засыпаешь и просыпаешься уставший, если у тебя образ не получается. Трудно, например, создать образ смиренного, чтобы он не получился дохляком. Смиренный — это сильный человек, сознательно гасящий в себе страсти, а дохляк – это ничтожество. По одним глазам может не получаться образ, по линии одной брови…

Мне Матушка Нонна рассказала однажды такую притчу. Иконописец, который очень много церквей расписал, икон написал,  отошел в мир иной. Ангел его водит, показывает на том свете красивые места. А в одном «некрасивом» месте идут, а там большое болото, и вонь оттуда идет. Иконописец спрашивает:  а это что? «А это, – говорит Ангел, – все твои иконы, которые ты писал».

Я всегда помню об этой притче.  Во мне всегда борьба, часто ставлю себе вопрос — имею ли я вообще право, наносить мазок на стену Храма?

– Ты счастливый человек?

– Да. Хуыцауæн бузныг!

P.S. Подробнее с творчеством художника вы можете ознакомиться на его сайте www.hetagurov.com.

СТАТЬИ
12.03.2024

Торговая сеть запустила новую акцию

26.11.2023

Все, что вы хотели знать о мерах соцподдержки мам

16.11.2023

Торговая сеть запустила предновогоднюю акцию

17.10.2023

Нового министра ВД по Северной Осетии Демьяна Лаптева представили личному составу ведомства

16.10.2023

Во Владикавказе проведут рейд по незаконным нестационарным торговым объектам

13.09.2023

В Северной Осетии появился ВкусВилл

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: