С прилавков книжных магазинов Владикавказа еще, к счастью (потому что можно приобрести), или, к сожалению (потому что не все поняли, что эту книжку хорошо бы иметь у себя дома), пока не исчез роман Алана Черчесова «Дон Иван».

Попробую дать книге несколько определений, которые помогут охарактеризовать текст, достойный пристального внимания.

Эта книга — щедрая для тех, кто хочет этой щедростью воспользоваться. Из нее могло бы вырасти огромное количество историй, потому что между словами и предложениями много воздуха, простора, и читатель волен его заполнять какими-то своими размышлениями и рассуждениями. Приведу в качестве примера два утверждения, и любой думающий человек, столкнувшись с ними, удостоверится, что ему есть, что сказать по упомянутому поводу:

— «Умирать нам чертовски не хочется, даже если не хочется жить»;

— «Благословенна небрежность закоренелого одиночества, отвыкшего от замков и засовов».

Книга упоительная, вязкая, требовательная. Ее нельзя читать в очереди к стоматологу или в промежутках между делами. Она заставляет быть с собой наедине, потому что главное здесь не сюжет в привычном для нас терминологическом понимании, а то, как автор общается с читателем. Очень яркий, интересный язык — вот то явление, которое может привлечь внимание к роману. Черчесов заставляет спотыкаться и возвращаться к прочитанному практически постоянно. Я бы назвала это захватывающей игрой, которая не может не радовать:

— «галифе запредельно усталого цвета»;

— «думаю крадучись»;

— «Хана-Анна. Расстояние в одно придыХАНие и несколько предАННых лет»;

— «взгляд может пахнуть фиалкой»;

— «время капает под ноги»…

И это повсюду, на каждой странице. Сначала проскакиваешь, а потом вдруг мысль цепляется за что-то необычное, выпирающее, торчащее… И задаешься вопросом: «Как-как-как он сказал?» И перечитываешь, и удивляешься фантазии автора.

В книге есть почти 8 страниц текста, в котором А.Черчесов воспроизводит поток сознания не самой умной женщины, на протяжении такого длинного эпизода нет ни одного знака препинания. Логично, потому что мы же не ставим точки и запятые, когда думаем и говорим… Это известный и даже модный сейчас прием, но его использование в романе связано с сознанием определенного типа женщин, которых почему-то принято называть «блондинками», о которых сложены анекдоты и истории, поэтому Алан Георгиевич умудряется сделать эти восемь страниц еще и чрезвычайно ироничными. Это очень хорошо; оторваться невозможно.

Из всего, что сказано выше, вытекает необходимость читать произведение медленно, несуетливо, не спеша, что, конечно, не всегда выполнимо в наше время. Но большинство произведений искусства сейчас одноразовые, а роман Черчесова принадлежит к тем редким текстам, которые хочется перелистывать и пересматривать еще и еще, снова и снова. И каждый раз будет отыскиваться ранее не замеченное НЕЧТО: интересное употребление слова, удивляющий поворот мысли, какая-то пропущенная параллель…

Медленное чтение — не единственное требование к читателю: он еще должен весьма неплохо ориентироваться в мировой литературе, потому что без этого фактора можно понять в романе далеко не все. И чем больше читатель заметит в тексте реминисценций (цитат без ссылок на их автора), упоминаний того или иного сокровища мирового искусства, тем лучше он осознает происходящее внутри романа.

В телевизионной программе «Закрытый показ» Александр Гордон, предваряя демонстрацию фильмов, говорит, что его передача рассчитана на широкую и на глубокую аудиторию. Представляя роман Черчесова, слово «широкая» относительно читательской публики надо убрать сразу и без сомнений. Эта книга — для глубокого читателя, я бы даже сказала, что для читателя с филологическим мышлением.

Роман многослойный. На поверхности — сюжеты, связанные с главными героями. Их несколько, и все они причудливо переплетаются. Но второй слой, не всякому заметный, связан с литературными играми, ребусами, намеками. Здесь можно «встретить» Шекспира, Рабле, Сервантеса, Пушкина, Достоевского, Набокова, Сашу Соколова, Веничку Ерофеева и очень многих других. Я бы не называла это влияниями, скорее, это похоже на диалог. А выбор «собеседников» чрезвычайно показателен.

Книга смелая. Я слышала версию, что это переложение истории Дон Жуана, но вряд ли это так. Роман о нас, о том, что нам, современным людям, женщинам и мужчинам (Дон Жуанам и не очень), может в этой суетной жизни помочь. Хотя часто говорят, что искусство только ставит вопросы, на которые не обязано отвечать. Здесь же рецепт, как ни странно, дается автором. Максимально простой и очень мудрый: помочь выжить могут только две ПОИСТИНЕ ИСТИННЫЕ вещи: любовь и литература.

А еще я бы назвала роман интимным. Может, мое восприятие индивидуально, но когда я читала «Дона Ивана», то мне хотелось быть только одной. И если кто-то заходил, то я книгу закрывала и откладывала. Такой странный эффект: было невозможно допустить, чтобы подсматривали, потому что речь идет о таком глубоком и важном, что даже близким знать о нас не стоит.

Нельзя не сказать о скрупулезной оригинальности автора. Одно оглавление чего стоит! Вы встречали подобные оглавления (Предъявление. Объявление. Появление…)? Вот и я никогда ничего похожего не видела.

Я очень скучала все эти годы по Одинокому, герою, на мой взгляд, лучшего из романов Черчесова – «Реквиема по живущему», написанного достаточно давно. Мне не хватало подобного персонажа в «Венке на могилу ветра» и в «Вилле Бель-Летра». А вот в главном герое «Дона Ивана» я увидела что-то от того необычного, одаренного, одинокого и эпически сильного мальчишки, потом юноши, потом мужчины, который так запал в душу, что избавляться от него не хочется и не можется.

После «Реквиема по живущему» А. Черчесов создавал тексты, которые были, если можно так выразиться, слишком элитарны; их «сделанность», искусственность соответствовала моде, но мешала искреннему читательскому восприятию. «Дон Иван» возвращает нас в какой-то мере к тому стилю, к той манере повествования, которая удивила и очаровала когда-то. Возможно, Алан Георгиевич, попробовав себя в различных способах и принципах создания художественного текста, решил вернуться к тем, которые не могут не вызывать у читателя ответной реакции: к искреннему, трогательному повествованию о накопившемся и созревшем в его душе опыте, к исповедальности, вызывающей не только сочувствие, но и сопереживание, потому что речь, по большому счету, идет о любви.

А закончить попробую предложенной в романе «системой питания», которую рекомендую, вслед за героем Алана Георгиевича, всем заинтересованным людям: «Потребляй… еще больше книжек — лучшая в мире диета».

фото — из архива сайта openspace.ru

• "Дон Иван"
• «Литература»
• Алан Черчесов
• Владикавказ
• культура
• Северная Осетия