Сегодня мы попрощались с нашим Олегом Доевым. Почему мы не сказали ему всех этих добрых слов раньше? На день рождения или на день журналистики? Мы же знали, что он умирает. Не хотели верить, не хотели думать об этом. Остались только слова. Сказанные им в неопубликованном интервью 14 лет назад. Слова, не потерявшие своей актуальности и звучащие особенно пронзительно сегодня, в день его похорон. Слова человека, сумевшего прожить жизнь, не изменив своим принципам.

— Олег Рамазанович, существует расхожее мнение, что журналистика это не профессия

— Журналистика – это, конечно, профессия, причем сложная профессия, которой надо овладеть. Бытует мнение, что журналистом легко стать, ведь все «разбираются» и в политике, и в футболе. На самом деле, для журналистики нужен набор определенных профессиональных качеств. Во-первых, человек должен уметь писать, обязательно, среди молодых людей, особенно в тележурналистике, считается, что писать – это второстепенно, достаточно сунуть микрофон. А чтобы писать интересно, надо видеть все так, как не увидит никто другой кроме тебя. Во-вторых, сегодня, как никогда для журналиста, актуальны нравственные качества. Не быть продажным – одно из них. Платят у нас, в отличие от Москвы, крайне мало. Ну что такое полторы-две тысячи? Это же смешно и позорно! И есть огромный соблазн продаться кому-то, тем более покупателей сколько угодно, и есть достаточное количество журналистов, которые сознательно на это идут. Но там уже кончается журналистика и начинается нечто другое… люди просто работают на хозяев, причем, делают это чаще всего скрытно. Это непорядочно, подло, поэтому журналист должен быть человеком с определенными убеждениями, он должен сделать нравственный выбор, это очень важно!  Важно быть объективным, думать о сверхзадаче, например, здесь, в Осетии, это интересы республики, интересы народа.

— Многие молодые люди считают, что «идея», «нравственность» — сегодня устаревшие понятия.

— Это заблуждение, модное поветрие, которое пройдет. Не может быть страна, республика, вообще общество без идеологии, это невозможно. В любом случае, ты будешь на что-то работать. У нас в Осетии есть такая важная вещь, как национальная идея. Так что идеология не атрибут социалистического или капиталистического общества, это понятие, которое существует само по себе. Мы живем в национальной республике, мы маленький народ, и из этого должна исходить наша идеология. А нравственности не научишь. Она или есть, или ее нет.

— Чем отличается репортер от журналиста?

— Журналистика – более общее понятие, журналист может быть и репортером, и публицистом, и комментатором, репортер – узкая специализация, человек, делающий репортажи, — более мобильный и поверхностный. Но, тем не менее, это очень важная область, интересная и сложная, не каждому под силу. Мне, например, она всегда давалась тяжело. Тут необходимо умение мгновенно входить в контакт с людьми, даже где-то прикидываться дурачком.

— Говорят, профессия  репортер  — опасная профессия… Были в Вашей журналистской практике случаи, сопряженные с опасностью?

—  Все зависит от журналиста. Можно не высовываться и писать о каких-нибудь хрюшках, никому ты не будешь нужен. А есть люди, примеры известны широко, которые жизнью заплатили за свою смелость и независимость. Что касается нас, то каждая поездка в район осетино-ингушского и грузино-осетинского конфликтов была сопряжена с риском. Мы добирались в Южную Осетию, преодолевая трудности, через перевалы на БТРах, вертолетах, и, конечно, чувствовали себя героями. Но, приезжая на место, видя стариков, женщин, детей, своих соотечественников, которые этой опасности подвергались в десять раз больше, мы понимали, что никакие мы не герои. Тяжелее всего было ехать в первый раз, в январе 1991 года. Это была дорога в неизвестность. Я не знал, что нас ожидает, и мне было не по себе. Но в осажденном Цхинвале все страхи прошли, осталось лишь чувство гордости, воодушевления. Это был звездный час! Стоило жить, чтобы испытать это!

— Вспомните случай, когда Вы выходили из сложной ситуации благодаря журналистской находчивости?

— Летом 1992 года были трехсторонние переговоры в Дагомысе. После них остановилась война в Южной Осетии. Это были важнейшие дни. В день переговоров мы, журналисты из Осетии, остались в неведении относительно места и времени их проведения. Наша правительственная делегация уже уехала на переговоры. Кто-то из зарубежных журналистов сказал, что, возможно, встреча будет на даче Ельцина. И когда я понял, что мы можем вообще «пролететь», мы взяли такси и объяснили шоферу, что нам надо на дачу Ельцина. Приехали мы вовремя. Буквально минут через 15 открылись ворота, и охрана стала пропускать журналистов на территорию дачи. Небольшое промедление – и мы просто туда бы не попали. В итоге мы взяли интервью у Ельцина, Руцкого, Шеварднадзе, сняли картинку, т.е. сделали полноценный материал. Это была удача. Я до сих пор рад и горд, что нам тогда удалось перехитрить обстоятельства.

— В какой степени себя чувствует свободным журналист, работающий на государственные СМИ?

— Перед журналистами, которые работают в государственных СМИ, всегда существует проблема взаимоотношений с властью.  Что значит государственное ТВ или газета, где грань между государственными интересами и интересами простых людей? Подчас некоторые начальники считают, что есть их интересы, есть интересы власти, а интересов народа не существует. Общенародные, по-настоящему государственные интересы подменяются интересами власти. Чаще всего за этим стоит элементарное желание избежать критики и карьерные соображения.

Руководитель СМИ непосредственно соприкасается с представителями власти. Если смелость рядового журналиста заключается в том, что он берет интервью, делает сюжет, то от моего мужества уже зависит, смогу ли я выдать это в эфир, смогу ли я убедить власть, что такие материалы тоже нужны, что в обществе не может быть одной только белой краски. Это большая проблема, и она для нас пока неразрешима, потому что, чаще всего, преобладают сиюминутные политические интересы. И это отравляет жизнь.

— Бывают ситуации, когда Ваши коллеги недопонимают сложности поиска компромисса?

—  Конечно, это бывает сплошь и рядом. Я бы хотел, чтобы журналисты, которые со мной работают, открыто спорили со мной и конфликтовали, для меня это была бы просто поддержка! Я бы знал, что за мной есть люди, которые думают точно так же как я, и что я несу за них моральную ответственность. Поэтому, если есть такие люди, которые с тобой не согласны, то своей принципиальностью они воспитывают и тебя. Я могу привести пример: в конце 1989 года, в Южной Осетии и Грузии уже вовсю происходили события. Оттуда уезжали тысячи беженцев, осетин выгоняли, избивали, и уже были погибшие, но это тема — тема геноцида осетин в Грузии, умалчивалась, об этом не разрешалось говорить ни на каком уровне, ни в Москве, ни, тем более, здесь. У нас работала такая девушка Альбина Карданова, она была редактором, корреспондентом и ведущей в информационной программе. Однажды вечером, в день своего ведения, она сказала мне: «Думай, что хочешь, но я сегодня пригласила в эфир Руслана Бзарова».

Мне не надо было объяснять, для чего она это сделала, Руслан был тогда одним из немногих, кто уже откликнулся на события в Южной Осетии. Я понял, что сегодня будет что-то опасное, но, тем не менее, я твердо решил не говорить «нет». Вечером пришел Руслан, он принес отпечатанный текст: «Олег, прочитай его, если ты скажешь, что не пойдет, я встану, уйду и не обижусь». Я прочитал текст на белой бумаге – волосы у меня встали дыбом, там все говорилось открытым текстом, что осетин в Южной Осетии и Грузии уничтожают, что наши братья гибнут, что надо что-то делать. В итоге, Руслан с Альбиной вышли в эфир и сказали абсолютно все, что хотели сказать. Мы пережили минуты торжества, произошло нечто очень важное, в эфир вышла запрещенная информация, которая до того не проходила ни в печати, ни по ТВ!

— Олег Рамазанович, а если вспомнить журналистику, скажем лет десять назад, какой она была?

—  Десять лет назад было другое время. Ты не представляешь, в каком болоте мы жили. Абсолютно серая жизнь, и журналистика такая же абсолютно серая. И вдруг наступает Перестройка, можно делать что хочешь, говорить что хочешь. Такое чувство было еще в 1981 году… Мы шли по улицам и чувствовали, что мы абсолютно свободны… Может, это было нечто другое, но ощущения были похожими…

Потом начался распад Союза, войны, и время потребовало интересных журналистов, и, конечно, если у тебя были способности, ты мог реализоваться. Тогда появилась целая плеяда ярких журналистов, сегодня я затрудняюсь сказать то же самое. Еще что мне не нравится в молодых журналистах – это банальный взгляд, штампы, неизвестно откуда взятые, и поверхностность суждений.

— Может быть, все дело в возможностях, которых не было раньше?

— Да, чтобы что-то хорошее создавать — надо страдать, в этом тоже что-то есть.

— Олег Рамазанович, расскажите о финансовых и технических проблемах ГТРК-Алании, какие перемены ожидают вас в будущем?

—  Мы говорили уже десятки раз, и это не новость, что ТВ — это, прежде всего, деньги и хорошая современная техника, ведь из-за ее отсутствия мы не можем выходить на международные каналы, где супер вхс — вчерашний день. Будь ты какой угодно талантливый журналист-телевизионщик, если у тебя нет техники, ты ничего не сделаешь. ГТРК-Алания находится в этом смысле в очень затруднительном положении. Мы находимся на федеральном финансировании, более того, мы — дочернее предприятие ВГТРК, но наше родство с ними заключается пока лишь в ответах и отчетах на бесчисленные запросы. Сейчас нас и вовсе пытаются размазать. Раньше у нас был отрезок времени на Втором канале с 17 до 20 – три часа, но это были наши три часа. Сейчас Москва предлагает совершенно другую сетку, разбивает нас по всему дню и предлагает выходить в 7, 12, 15, 18, и в 21 час. Я думаю, это связано с их финансовыми интересами, с рекламой. Ведь в каждом регионе есть свое телевидение, и таким образом с 17 до 20 вся Россия смотрит свое ТВ, а это не устраивает ВГТРК. Сейчас этот вопрос находится в стадии решения, и если мы уступим, то ничего хорошего нас в будущем не ожидает.

Лето 2000 года.

***

Летнее утро, свежее и солнечное. В смешной холщевой сумке диктофон — еще из тех, у которых кассета была размером с ладонь.

Я только-только поступила на факультет журналистики, и начала подрабатывать в одной из местных газет. У меня редакционное задание — взять интервью у известного журналиста.

Мне жутко неловко — я впервые воспользовалась «семейными связями» и попросила родителей позвонить Олегу Доеву.

Всю ночь я придумывала вопросы, зачеркивая и переписывая заново, подбирая слова, меняя их местами, ужасно боясь показаться глупой, опозориться…

И вот я иду в гору по Осетинской слободке, на первое в своей жизни интервью — Олег Рамазанович согласился поговорить со мной о блеске и нищете профессии репортера…

Его кабинет был на втором этаже. По-моему дверь была оббита мягким дерматином, и я остановилась перед ней  не только для того, чтобы собраться с мыслями, но понять, как же в нее постучать…

Я сжалась внутри, готовая к возможному холоду, отстраненности известного журналиста и большого телевизионного начальника. Вошла с какой-то заготовленной вежливой фразой…

А он сказал: «Привет!», улыбнулся своей удивительной улыбкой, встав мне навстречу, потом глянул в окно на это солнечное утро и, вдруг,  предложил:

«А пойдем куда-нибудь».  Быстро накинул пиджак, схватил со стола пачку сигарет и мы пошли  по узким коридорам, переходам, лестницам и оказались  где-то на задворках телевидения, во внутреннем дворике ГТРК «Алания».

«Посидим на солнышке! – улыбаясь, сказал он, и пока я растерянно озиралась в поисках скамейки, Олег Рамазанович сел… на траву  и предложил мне присесть рядом, расстелив на траве для меня… свой пиджак…

«Какой у тебя диктофон! Он хорошо пишет? Я же телевизионщик, с диктофонами редко сталкиваюсь, у меня интервью никто никогда не берет, обычно я сам, а тут так непривычно. Ты уже пишешь? Трабадабада раз- два- три, а ну ка проверь!» Я нажимаю кнопку воспроизведения: «Трабадабада…», — говорит голос из диктофона.

И мы с ним смеемся…

В него невозможно было не влюбиться с первого взгляда. Корифей, интеллектуал, с глазами и улыбкой вечного, летнего мальчишки.

Мы долго говорили, где-то хлопала дверь черного хода, в здание заходили и выходили люди, его коллеги и подчиненные…

А он сидел на зеленой травке, никуда не спешил, не смеялся над моими вопросами, и ни разу, ни на одно мгновение не дал понять, что снизошел, что мне повезло, что ему ужасно некогда.

А ведь мне действительно повезло, а ему наверняка было некогда…

Над нами высилась красно-белая громада телевизионной башни  в ржавых подтеках, я сидела на пиджаке легенды осетинской журналистики, и понимала — происходит нечто запредельное… И так и было… Я не была особенной, просто он  в каждом человеке, даже в девочке с диктофоном видел что-то важное:  элемент, частичку целого народа, Родины, будущего… Он умел вкладываться в других.

Спустя год, уже первокурсницей, я пришла в информационную редакцию на практику.

В мои обязанности  входило собирать информацию для выпуска, обзванивать пресс службы, быть на подхвате.

«Придумай тему, сделаешь сюжет», — вдруг сказал мне Олег Рамазанович. Первый сюжет на телевидении, журналисты знают, — такое не забывается.

Был апрель, приближался День космонавтики. Да, это происходило в эти самые дни. Казалось бы, первый полет человека в космос, о ком, кроме Гагарина можно говорить? Но, мне хотелось большего, хотелось найти нити, которые связали бы космическую тему с Осетией. Олег Рамазанович удивился, но ему это пришлось по душе. Мы вспомнили о космическом инженере Георе Токати, о космологии в нартовском эпосе, и, собственно, об освоении нартами космического пространства  задолго до того, как корабль Токати полетел на луну.

И тут я узнала, что первым человеком, нашедшим Гагарина после его приземления, был осетин Ахмат Гассиев… И что по идеологическим соображениям эта информация не предавалась широкой огласке.

Я рассказала об этом Олегу Рамазановичу. «Вот бы найти подтверждение», — сказал он, — «Статью, фотографию…» Но, увы, никаких документальных свидетельств я найти не успела.

Наступило 12 апреля, я собиралась на монтаж, как вдруг позвонил Олег Рамазанович: «Дзерасса! Скорее спустись ко мне!»  Прибегаю к нему, он сидит за столом, загадочно улыбается: «Посмотри!»

На столе разложена свежая газета: на первой странице фотографии Гагарина сразу после приземления. На фото, рядом с первым космонавтом, стоит, улыбаясь, военный, первым встретивший Юрия Алексеевича, правда ни его имя, ни фамилия не указаны. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, кто он. Но, я молчу, жду, что скажет Олег Рамазанович.

«Дзерасса! Пиши в тексте: «Когда сюжет уже готовился к выходу, к нам в руки попали фотографии Ахмата Гассиева, который первым на земле встретил космического первопроходца – Юрия Гагарина!»

Не веря своему счастью, все же спрашиваю: «Олег Рамазанович, но здесь же не написано, что это он…»

«Да ты посмотри на его лицо! На лицо посмотри! Он осетин, здесь нет никаких сомнений. Это твой Ахмат Гассиев! Это просто невероятно! Вот же везение!»

                          

Случайностей не бывает. Мы винтики и частички одного целого, Олег Рамазанович знал это лучше всех…

Несколько дней назад  дома у родителей я взяла с полки какую-то случайную книгу, раскрыв ее, обнаружила сложенные пополам пожелтевшие листы бумаги. Это было то самое интервью с Олегом Рамазановичем, напечатанное еще на пишущей машинке. Желтые листы, мои механические опечатки и несколько деликатных правок Олега Доева — простым карандашом…

Прошло 14 лет, а его слова нисколько не потеряли актуальности, не устарела ни одна буква. На четырех страницах печатного текста ни одной фальшивой интонации… Он говорил о нравственности, о специфики профессии, о Родине, о войне в Южной Осетии…А сегодня еще одно совпадение — канун дня космонавтики… И я снова вспоминаю Олега Рамазановича…, но почему-то в прошедшем времени…

Я благодарна Богу, что в моей жизни были те солнечные дни, то самое первое интервью, тот самый первый сюжет в эфире.  Я всегда буду считать его своим учителем, человеком, который учил меня писать, думать, и навсегда, навечно заложил важное понимание – надо быть гражданином, патриотом и порядочным человеком. И только потом  профессионалом, журналистом, руководителем СМИ, чиновником.

Когда-то он помог мне отправить в космос мой первый текст… Тексты не горят, и где-то во Вселенной все еще летает наше с ним: «Освоение осетинами космоса началось задолго до того, как…»